Давным-давно пора было оторвать голову от подушки, чтобы не опоздать на лекцию. Только почему так холодно? Опять одеяло сползло… Серж с трудом приподнял голову. Затекшую щеку саднило – поперек ее пересек рубец от котелка.
– Родин! А? – звала Валюха. – Проснись! Главстаршина сказал: на пост пора.
– Не сплю я…
– Ага, это я тут сплю. Иди давай.
– Не гони, пигалица.
Он заглянул в котелок и с трудом оторвал примерзшую к остаткам каши ложку. Доесть не хватило сил – сморило. Хотя есть хотелось смертельно. Но еще сильнее хотелось спать. В несколько прошедших суток из головы Сержа выдуло и выбило всю прежнюю жизнь, словно ее никогда и не было. Ни клубешников, ни геймерских турниров, ни института – ничего. Словно все, что делал он до этого, бесчисленное множество раз проваливался в краткое и холодное бредовое беспамятство в редких промежутках между атаками, обстрелами и бомбежками.
Сон стал для Сержа чем-то вроде фобии, более драгоценным, чем жизнь. И даже более ценным, чем еда, хотя ее доставляли далеко не каждую ночь. Сперва еда ему снилась. Бабкины блинчики, тефтели с рисом, пирожки. Он ел их во сне и никак не мог насытиться. Потом просыпался, когда главстаршина Мякишев совал ему в руки котелок с полуостывшей гречкой. Каша была чертовски вкусной. Серж ел ее, однако, совершенно механически и тоже никак не мог наесться. То ли от холода, то ли от постоянного желания свернуться калачиком в промерзшей щели и выключиться хоть ненадолго из этой войны. Но снова начиналась стрельба, и Мякишев командовал «огонь!», и Серж механически поднимался и механически передергивал затвор трехлинейки, и механически нажимал спуск. «Выше бери, холера!» – кричал Мякишев, и Серж механически брал выше. А потом еда перестала сниться. Да и снов-то никаких не было. Словно кто-то извне просто периодически выключал сознание клавишей «Escape» и почти сразу жал «Enter».
– Родин! Да проснись ты! – снова позвала Валюха.
Оказывается, незаметно для себя Серж снова отключился.
– Иду-иду…
Он отставил котелок, подхватил промерзшее оружие, царапнув штыком по уцелевшей штукатурке, и побрел к посту. Дойдя, привалился боком к стене, передернул затвор, положил винтовку на колени и упрятал нос за ворот телогрейки, чтобы подышать хоть немного теплым духом. От стеганки чудовищно несло гарью, потом и ядреной махрой. Это хоть немного взбадривало.
– Ты не спи, – предупредила Валюха, – немцы обойти могут.
«Вот привязалась, – подумал Серж, – как банный лист».
– И чего ты за мной ходишь, как хвостик? – спросил он.
– Фамилия у тебя забавная, – сказала Валюха, показав по-детски щербатую улыбку. – Вот бы у меня была такая! Представляешь? Наши кричат «Ура! За Родину!», а я бы думала, что это как будто за меня воюют.
– Они и так за тебя воюют. Эх ты, пигалица.
– Сам ты «эх ты».
Серж нашарил в кармане ложку и попытался отколупнуть кусочек примерзшей каши. С тем же успехом можно было отколупывать кусок кирпича. Погрев ложку рукой, чтобы не примерзла к губам, он сунул шершавую ледышку в рот.
– Родин! – позвала девчонка. – Ты любишь конфеты – длинные такие тянучки?
– Не-а, – ответил Серж.
– Эх ты. А я очень люблю. Они еще завернуты в такую хрустящую бумажку… Ее разворачиваешь и облизываешь… А конфету можно согнуть, как тросточку. Вку-усно-о… Я бы сейчас все на свете отдала за такую конфету.
– А я – за подушку с одеялом.
– Тебе нельзя спать – ты на посту.
– Знаю.
Серж сунул облизанную ложку за голенище валенка, осторожно выглянул из оконного проема наружу и не заметил никакого движения.
– Родин! – снова позвала Валюха. – Чего ты больше всего боишься?
Определенно, эта девчонка не могла молчать больше минуты.
– Немцев проспать, – ответил Серж. – Главстаршина с меня тогда голову снимет. Если жив останусь.
– А я, знаешь, чего боюсь? Что убьют, и тянучек больше не попробую.
Сзади под чьими-то шагами заскрипела мерзлая щебенка. Серж повернулся. Замполит снова привел своего немца. В руке у него был помятый «матюгальник» – жестяной рупор. Под ложечкой тоскливо заныло: в прошлый раз, в ответ на пропаганду, немцы устроили шквальный минометный обстрел и едва не накрыли роту вместе с агитаторами. Хотя какая, к черту, рота – осталось их тут от силы человек двадцать. А тут еще пристроились они с «матюгальником» своим в соседней комнате. Курт через пролом кивнул Сержу с Валюхой и улыбнулся – узнал, значит. Нос ястребиный свой потер, шапку на уши натянул – и за работу. Зовет в рупор своих по именам, сдаться приглашает.
– Шла бы ты отсюда, – сказал Серж, – сейчас обстреливать начнут.
– Не, – ответила девчонка, – здесь не так страшно.
Первый снаряд с протяжным свистом влепился в стену третьего этажа минут через пять, разбросав по сторонам облака дыма и пыли. Осколки бетона защелкали по стенам.
– В подвал! – крикнул замполит. – Эй, контуженный! Как тебя… Жить надоело?
Серж забросил девчонку на плечо, прихватил винтовку и кинулся к лестнице. Тридцатисемимиллиметровые уже вовсю рвались на уцелевших верхних этажах, осыпая все вокруг дождем щебня и мусора. Недалеко рухнул наружу кусок стены, и пространство исчезло в облаке пыли. По лестнице они скатились на ощупь.
– Вот черти! – осклабился замполит, отряхивая рукава полушубка. – Не нравится наша пропаганда. Ишь, как озлобились. Давно ли сами кричали: «Рус, Вольга буль-буль!» Вот тебе и «буль-буль».
Курт грустно усмехнулся. Замполит вытащил пачку «Казбека» и угостил немца. Они закурили, прикрыв огонек от сыплющейся пыли.
– Пусти! – пискнула девчонка.
Серж заметил, что все еще крепко держит ее за руку, и отпустил. Замполит порылся в кармане и выудил оттуда кусочек сахару, облепленный крошками табака.
– Держи-ка, Валюха-муха, для тебя берег, – сказал он.
Девчонка немедленно положила сахар в рот и зажмурилась от удовольствия. Снаряды продолжали рваться, сотрясая подвальные перекрытия и вышибая из щелей мелкую сухую пыль, которая осыпалась, тихо шелестя, как иней.
– А тебе не знаю, что и дать, боец Родин, – подмигнул замполит, – курить ты не куришь, а сахару больше нет. Как, обвыкся уже?
– Почти, – ответил Серж.
– А главстаршина говорит – обвыкся. Даже предложил тебя в комсомол принять. А я думаю: рановато пока. Приглядеться надо попристальней, как покажешься. С виду-то хлопец геройский, а нутро – оно и подвести может. Как сам-то думаешь?
Серж пожал плечами:
– Не знаю.
– Вот-вот. Решительности в тебе не хватает. Огонька. Задора боевого. Понимаешь? Молодой вроде, а как столетний старик. Скучно тебе жить, Родин, как будто все перевидал уже и все знаешь.
– А вдруг правда знаю?
– Чего знаешь?
– Да чего… Все наперед. Скажем, когда война кончится.
Замполит рассмеялся:
– Удивил! Это даже Валюха знает. Знаешь, Валюх?
– А то! – ответила девчонка.
