В подвале было душно, сыро, накурено и, несмотря на раскаленную буржуйку под окном, совсем нежарко.
– А, привел, – сказал комбат.
Он, отряхнув с рукавов кирпичную пыль, присел на снарядный ящик, разгладил положенную на табурет мятую тетрадь и положил рядом тонкую книжицу карманного формата. Серж видел такие в музее, это был краткий русско-немецкий военный разговорник. Приготовив карандаш, комбат приказал:
– Заги зи… э-э-э… ди нумэр… йрэс рэгиментс.
Серж покосился на сидящего рядом человека в буденовке и офицерской шинели, бинтовавшего свою раненую кисть, и сказал:
– Я по-немецки не ферштею.
Комбат поднял глаза.
– Та-ак. Это становится любопытным. А, замполит?
Замполит зубами затянул узел бинта и сказал:
– Да чего там любопытного. К стенке надо таких любопытных, без разговоров.
– Ладно, разберемся, – нахмурился комбат. – Ну что же, давай по-русски, если по-немецки не ферштеешь. Имя, фамилия, звание.
– Родин. Сергей.
– Дальше. Что из тебя, клещами каждое слово вытаскивать? Звание какое?
– Да я вообще невоеннообязанный.
– Вот как, значит?
– Да, по болезни. У меня это… пиелонефрит. Хронический.
– Чего-чего?
– Ну, почки…
– Почки-цветочки, – комбат с недоверчивой ухмылкой оглядел крепкую фигуру пленного, – об лоб можно поросят бить, а он какие-то почки выдумал.
«Почки» на самом деле выдумала мама Сержа, когда ему пришла военкоматовская повестка. «Но вряд ли, – подумал Серж, – эти люди, здесь и сейчас, проникнутся положением современной армии».
– Комсомолец? – спросил замполит.
– Нет.
– Почему?
Серж снова оказался на грани пата. Нельзя же, в самом деле, объяснить сейчас, что комсомола давно нет.
– У нас это… не было… – замямлил Серж.
– Ячейки?
– Да.
Комбат подбросил в буржуйку обломки стула, послюнявил химический карандаш, отметил что-то в тетради и спросил:
– Когда и при каких обстоятельствах перешел на сторону противника?
«Влип, точно», – подумал Серж и ответил:
– Никуда я не переходил.
– Угу, – кивнул замполит, – а форма немецкая на тебя сама наделась.
– Так меня ваши же одели, – огрызнулся Серж, – разведчики. С убитого фрица сняли. Спросите у них. И дырка вот…
– Что за вздор? – удивился комбат. – На кой черт им понадобилось бы тебя переодевать?
– Дзыбин что-то докладывал про это, – вспомнил замполит. – Сидел будто в исподнем и жрал какое- то… – он приподнял шинель, наброшенную на снарядные ящики, и достал из-под нее немецкую каску, наполненную дочерна пропыленным попкорном.
– Ты это ел? – спросил комбат.
Серж пожал плечами и кивнул:
– Ну да.
– Зачем?
– Хотел – вот и ел.
Комбат покосился на грязные комки в каске, похожие на свалявшуюся вату пополам с известковой пылью и песком, и снова перевел взгляд на Сержа.
– Ты, Родин, дурак или контуженный?
– Немного, – Серж ухватился за невольную подсказку, – контуженный слегка.
– Мякишев! – позвал замполит.
Серж вздрогнул, решив, что сейчас его поведут на расстрел. На зов явился высоченный боец, в расстегнутой, несмотря на холод, телогрейке. В открытом вороте виднелся полосатый треугольник тельняшки.
– Сверни-ка мне цигарку, Мякишев, – попросил замполит, вынув кисет здоровой рукой.
– Да вот, возьмите трофейных, – предложил матрос, достав мятую пачку. – Цивильные. И вы берите, товарищ комбат. Побудем сегодня у фрицев на довольствии.
– Ну что же, – кивнул комбат, – побудем. Как там, на Тихоокеанском флоте? Порядок?
– Полный порядок, товарищ комбат.
– А как Дзыбин? – осведомился замполит. – Он вроде вчера этого фрукта нашел?
– Связного прислал. Говорит, что до вечера дотянет. Если патронов хватит – подстанцию не сдаст. Просил гранат подбросить. А лучше миномет.
– Миномет… Где я ему возьму миномет? А связной где?
– В подвал унесли: ранило его.
– Ясно. Можешь идти. Спасибо за цигарку.
Комбат закурил и снова повернулся к Сержу.
– Родители-то есть у тебя?
– Да. Мама и бабушка.
– Бабушка… Что же мне делать с тобой, Сергей Родин?
Серж опустил глаза.
– А нельзя мне… с вами…
– С нами-то? Это запросто. Нам хорошие бойцы во как нужны. А ты явно хлопец геройский. Жаль только, военный билет где-то посеял. И мундир. И оружие, которое тебе Родина доверила, чтобы ты ее защищал.
Серж промолчал, глядя в кирпичное крошево под ногами. Комбат затянулся и сказал:
– Молчишь? С нами… А ты о приказе номер двести двадцать семь слышал, боец Родин?
– Это который «ни шагу назад»?
– Слышал, значит, – заключил комбат. – А если подзабыл – могу напомнить: «Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять свою Родину… Паникеры и трусы должны истребляться на месте». Так вот, боец.
Последние иллюзии покинули голову Сержа еще при бомбежке. Теперь он безо всяких сомнений допускал, что находится в сорок втором, где ему могут совершенно запросто пустить пулю в затылок по обвинению в трусости.
– Ну хоть в штрафную… – попросил он тихо.
– Нет у нас в батальоне штрафников, – отрезал комбат. – И трусов нет. А тащить каждого в полковой штаб нет возможности. Еще хороших бойцов из-за тебя положим. Вот и выходит, что возиться с тобой некому.
– Ладно, не горячись, – вдруг сказал замполит, кивнув на каску с попкорном, – может, и впрямь контузило его. Не станет же человек в здравом уме эдакую дрянь в себя пихать.
Комбат затянулся в последний раз и затушил окурок о подошву сапога.
– Только под твою ответственность, – предложил он.
– Мякишев! – снова позвал замполит.
– Родина зовет! – продолжала будить бабка. – Слышь? Просыпайся! Родина…
