запыхавшихся колой. Так, безо всякого долга, добровольно.
– Спасибо, друг! – сказал, отдуваясь, тот, что постарше. – Заходи на открытие, я тебе билетик без очереди обеспечу.
– А что вы тут монтируете-то? – без особого любопытства спросил Серж.
Второй, отхлебнув из бутылки, вытер взмокший лоб и заметил:
– О, брат! Это чисто фантастика. Такая штука, что вряд ли поверишь. Ну, бывай, спасибо за помощь.
Монтажники скрылись за дверью. Некоторое время было слышно, как они, кряхтя, перекладывают свой груз, но вскоре все стихло. Бармен возился в своих склянках, повернувшись спиной. Гардеробщица сидела где-то в глубине своего пыльного департамента, шурша журналом. Билетерша в зале досматривала мелодраму. Никто не видел, как Серж тихонько проскользнул в проем и осторожно прикрыл за собой дверь.
Выпутавшись из черного бархата занавески, он очутился в полутемном зале и первое время ничего интересного не видел. Потом, когда глаза привыкли, он понял, где находится. В самой банальной диораме. И никакой тебе фантастики. Разве что – странноватые мягкие кресла. Но на кой черт в диораме кресла – было совершенно непонятно. Кто станет в них сидеть и смотреть на жалкие руины города впереди?
Серж опустился в ближайшее, и материал послушно принял его в себя, как пуховая перина. В таком неплохо бы смотреть какую-нибудь забойную зубодробильную киношку. Но впереди, на месте экрана, теперь расположилась диорама. Приглядевшись, Серж узнал вдалеке виденные тысячу раз на фотографиях развалины тракторного завода. Над ними как будто даже ползли клочья дыма. Выглядело все вполне натурально. Почувствовался даже запах пороховой гари, и послышалась отдаленная трескотня перестрелки. Даже пол вроде бы подрагивал от канонады.
Серж решил проверить, какие еще сюрпризы преподнесет ему этот аттракцион. Он стянул влажные кроссовки вместе с носками, задвинув их под кресло. Потом, рассудив, что вряд ли попадет здесь в щекотливое положение, стянул влажные джинсы и повесил их на спинку. Закинул ноги на соседнее кресло и принялся с комфортом похрустывать попкорном, размышляя об этой диораме, как об очередной разновидности оплаты морального долга. Совсем вскоре по ногам вдруг потянуло сквозняком, в лицо дохнуло промозглой осенней сыростью. «Ну, это уж слишком, – решил Серж, поеживаясь, – так и простыть можно. С эффектами явно перестарались. Хотя и с ними скучновато, если больше ничего не происходит».
Впереди внезапно загремел по полу брошенный камешек. А может, и не камешек – звук больше походил на металлический. Серж поставил попкорн рядом и слегка привстал, вглядевшись в сырой сумрак. И тут руку его пронзила острая боль, потому что кто-то резко заломил ее за спину. Серж хотел от боли и неожиданности заорать, но на рот его легла чья-то ладонь. Мокрая, жесткая и шершавая, как нестроганная деревяшка. Напавший был не один. Еще чьи-то руки шарили по бокам и карманам, заталкивали в рот кляп, а потом туго стягивали запястья за спиной чем-то, по ощущениям похожим на кожаный ремень. От этих людей нестерпимо несло потом, дымом и каким-то ядреным табаком.
– Ничего, – сказали сзади сиплым простуженным и прокуренным голосом.
Серж возмущенно замычал, за что немедленно и очень чувствительно получил по затылку. Его подняли, как мешок с тряпьем, и приперли к стене.
– Слухай меня, фриц, – прошептал кто-то, дыша ему в лицо невообразимым табачно-зловонным смрадом, – ежели пикнешь: муттер позвать не успеешь. Ферштейн или не ферштейн?
Серж кивнул, скосив глаза на блеснувшее у носа лезвие финки. Происходящее казалось ему каким-то нелепым сном, кошмаром, но боль почему-то никак не могла его разбудить. Если это был спектакль – он явно затянулся, да и вообще переходил всякие границы разумного.
В лицо ему посветили карманным фонарем. Пришлось зажмуриться.
– Опять малахольный, – сказали сбоку, – тьфу ты! На кой нам такой? Один есть уже. Тащить его… Лучше сразу в расход.
– Ничо, – ответил первый, – все не с пустыми руками.
– Да он того… Чокнутый, похоже. Смотри, что жрал.
– Ну и пакость! – сплюнул первый. – Вата и вата. Видать, у фрицев со жратвой тоже хреново, раз жрут это дерьмо. Потащим. Авось чего знает. Расскажет, как у них со снабжением, хотя бы.
– Не дойдет: босой, в одном исподнем…
Серж только сейчас почувствовал, как сильно замерз. Ноги просто-таки ломило от ледяного пола.
– Ладно, принеси ему от приятеля сапоги с шинелкой. Только быстро.
Второй ушел в темноту, тихонько ворча, что «не стоит этот фриц такой возни». Первый тем временем на ощупь свернул самокрутку и закурил, пряча огонек в снятой шапке. Серж наконец-то смог его немного разглядеть – острые скулы, заросшие щетиной, короткие усы и нос картошкой. Совсем не похож ни на кого из тех монтажников.
– Чо пялишься? – хмуро спросил сторож. – Поди, курнуть хочешь? Хрен тебе, все одно подохнешь. На сегодня тебе прикурить уже дали, а до завтра вряд ли доживешь. Так-то вот.
Наконец явился второй с шинелью и сапогами. Шинель, как и сапоги, была холодной, а местами вовсе застывшей и негнущейся.
– Подыми ногу, фриц, – приказал второй, ударив Сержа под коленку.
Сержу пришлось поднять ногу, и на нее напялили короткий ледяной сапог, в котором что-то неприятно липло к босым ногам. Тем же макаром обули вторую ногу.
– Пшел! – сказал первый, ткнув пленного под ребра дулом автомата. – Шнель, фриц, шнель!
Пришлось подчиниться. У Сержа все же была твердая уверенность, что дурацкое представление закончится, когда они упрутся в полотно диорамы. Но никакой задней стены у кинотеатра не существовало вовсе. Вернее, от нее остались лишь раздробленные куски.
В небе над развалинами вспыхнула осветительная ракета, и рука конвоира немедленно пригнула голову пленного к земле. Серж растянулся на куче щебня, пребольно зашибив ребро. Где-то впереди, захлебываясь торопливыми короткими очередями, застучал пулемет. Боец постарше, который грозил ему финкой, осторожно выглянул из-за обломка, выставив перед собой ствол автомата. Из его разодранной телогрейки торчала клочьями грязная вата. Ракета опускалась невыносимо медленно, разливая мертвенно-белый свет на руины впереди, разбитый паровоз и сошедшие с рельсов платформы. Полосы света ползли по напряженным лицам и спинам конвоиров, словно нашаривая их в грудах битого кирпича и перекрученной арматуры, чтобы пулеметчику было сподручнее хлестануть сверху потоком горячего свинца. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем свет, наконец, погас.
– Поднимайся, фриц! – приказал старший. – Шнель, шнель ерхибен! Вперед!
Пленного снова вздернули кверху, как мешок с тряпьем, поставили на ноги и придали нужное направление стволом автомата. Серж торопливо шел, оступаясь, и никак не мог отделаться от ощущения нелепости своего положения. Скулы ныли от кляпа, зато руки он почти перестал чувствовать – так сильно их стянули ремни. Все это было ужасно глупо и неприятно. Ему хотелось, чтобы это дурацкое унизительное представление наконец-то закончилось. Мысль о том, что все это не игра, он не рассматривал, как совершенно нелепейшую. И на кой черт он поперся в этот зал? Поглазеть на обещанную фантастику? Вот и поглазел. Но не машину времени же они тут монтируют, в самом деле. Бред какой-то.
Среди обломков то там, то тут виднелись какие-то серые мешки. Заметив у ближайшего торчащую руку со скрюченными обгорелыми пальцами, Серж понял, что это трупы. Ситуация становилась все глупее и неприятнее, потому что никак не кончалась, как и эта чертова диорама. Откуда тут, в самом деле, такой огромный павильон? По ощущениям Сержа, они пробирались через развалины минут сорок, а то и больше. Но поди разбери, как растягиваются время и пространство в таких местах.
У развалин завода их окликнули паролем:
– Волга!
– Днепр! – отозвался старший.
– Дзыбин, ты? С уловом, что ли, старшина?
– Какое там, – отмахнулся тот.
– Да-а, мелковат фриц пошел, – усмехнулся часовой, разглядывая добычу, – видать, всех крупных-то уж повыбили.
