Европейские поэты Возрождения

Но неужели в этом панацея?
Ужель возможно методом таким
Унять во мне алкающего змея?

Будь я стяжанья жаждой одержим,
Дорогой бы направился прямою
В Китай, на Нил, в Марокко, но не в Рим.

Затем, чтоб стать над слугами слугою
Иль чуть пониже сан иметь, когда
Все больше жажда властвует тобою, —

Какая мне карабкаться нужда
По лестнице крутой? Она едва ли
Заслуживает столького труда.

Когда-то люди на земле не знали
Теперешней коварности людской, —
Таков был мир давным-давно, в начале.

В ту пору жил под некою горой,
Граничившей вершиной с небесами,
Народ — не знаю в точности какой;

И видя то безрогой, то с рогами,
То полной, то ущербною луну,
Что круг вершит естественный над нами,

И веря, что взойдя на крутизну,
Скорей поймешь, чем глядя из долины,
Зачем луне менять величину,

Едой мешки наполнив и корзины,
И стар и млад приблизиться решил
К луне, сперва добравшись до вершины.

Но долгий в гору путь напрасен был,
И люди, убедившись в том на деле,
Наверх поднявшись, падали без сил,

А те, что снизу, поотстав, глядели,
Пускались следом чуть ли ни бегом,
Решив, что их сородичи у цели.

Гора была Фортуны колесом,
Где сверху, как досель считает кто-то,
Спокойным наслаждаются житьем.

Завись удел счастливый от почета
Или богатства, о другом мечтать
И мне б, конечно, не было расчета.

Но те же папы и другая знать,
Земные боги, не живут беспечно,
И трудно их счастливыми назвать.

Будь я богат, как турок, бесконечно,
Подобно папе будь в большой чести,
Подняться выше я мечтал бы вечно,

И должен был бы козни я плести,
О том лишь предаваясь упованьям,
Как больше, чем имею, обрести.

Но если ты владеешь достояньем
Достаточным, чтобы безбедно жить,
Сумей презренным дать отпор желаньям.

Коль в доме есть, чем голод утолить,
И есть очаг и кров, чтобы от хлада
И зноя летнего тебя укрыть;

Когда тебе пешком идти не надо,
Меняя город, и в душе твоей
Со счастьем нет и признака разлада,

Хоть половину головы обрей,
Хоть всю,[75] — что толку! Больше, чем вмещает
В себе сосуд, в него попробуй влей.