Европейские поэты Возрождения

Установить и для нее придется».

В таком порядке очередь идет,
Но, видя впереди толпу густую,
Всяк про свои заслуги нагло врет.

И тут газель, что помнила былую
Хозяйскую любовь, кричит, стеня
От жажды и обиды: «Протестую!

Я пастуху, конечно, не родня
И на труды его смотрела вчуже,
И проку мало было от меня,

Но неужели я настолько хуже
Других! И неужели наконец
Не мог и для меня найти он лужи!»

Способен удивляться лишь глупец
Тому, что Нери, Лотти, Баччи, Ванни[66]
Меня не предпочел святой отец.

Итак, вперед, достойны первой дани,
Пьют близкие, за ними — те, кому
Престолом он обязан в Ватикане.

Потом уж те идут по одному,
Кто помогал, повергнув Содерино[67],
Вернуться во Флоренцию ему.

Один твердит: «Я с Пьетро[68] в Казентино[69]
Готовил на республику поход».
«Я в долг ему давал», — кричит Брандино[70].

Еще один: «Я брата целый год
Кормил,[71] и только с помощью моею
Он снова на коне. Иль то не в счет?»

Покуда все напьются, не имею
Желанья ни малейшего гадать,
Успею сам попить иль не успею.

Спокойнее доказанным считать,
Что своего избранника сначала
Должна Фортуна в Лете искупать.

Пожалуй, так она и поступала,
Но в данном случае, скорей всего,
Привычке старой следовать не стала.

Поверь словам кузена своего:
К его святой стопе припав губами,
Нашел я в полной памяти его.

Ко мне склонившись, он двумя руками
Пожал мне руку и обеих щек
Коснулся благосклонными устами.

Он с буллою любезно мне помог,
Но я недаром с Биббиеной дружен,[72]
Что увеличил вдвое мой должок.

Средь ночи, в дождь, надеждами нагружен,
Заляпан грязью с головы до пят,
К «Барану» потащился я[73] на ужин.

Допустим, папа, дар беря назад,
Не причиняет никому урона —
Мол, семена взойдут, и я богат;

Допустим, столько символов законной
Он даст мне власти, сколько с потолка
На папских мессах не видал Иона;[74]

Допустим, щедрая его рука
В карман мне злато сыплет, не жалея,
И в рот и в чрево — аж трещат бока…