от реки Халхин-гол и представляли собой нечто вроде естественного убежища.} где смог наконец-то перевести дух. Когда пересчитали воинов, оказалось, что с Темучином в балджунахские болота пришло всего лишь две тысячи шестьсот человек. Но то были действительно вернейшие из верных, подлинное ядро его армии. Впоследствии эта группа получила звание «балджунту» – то есть «балджунахцы», и не было в монгольской армии звания почетней.
«Балджунахское сидение» – один из тяжелейших периодов в жизни Темучина, которую и без того не назовешь легкой. Постоянный голод, отсутствие нормальной питьевой воды, – пили застоявшуюся болотную жижу, – тяжелое психологическое состояние после понесенного поражения. И в то же время, как это ни парадоксально, Балджунах стал и синонимом возрождения. Ведь, несмотря на все невзгоды, Темучину удалось сохранить костяк своей армии. Сподвижники не предали своего хана, хотя примеров обратного поведения в степи было сколько угодно: достаточно вспомнить периодические взлеты и падения того же Тогрила. А, как говорится, были бы кости, а мясо нарастет. К тому же, сидя в Балджунахе, Темучин узнал, что кераиты после ранения Сангума отказались от преследования и отступили на север. И это уже давало отличные возможности и для военного, и для дипломатического маневра.
Поздней весной 1203 года Темучин вывел свое небольшое войско из Балджунаха в местность Далан- нэмургес на реке Халхин-гол (тогда – Халха). Отсюда он, разделив армию на две равные части, двинулся вниз по Халхин-голу, удерживая под своим контролем оба берега реки. По дороге к озеру Буир-нур монголы кормились охотой на дикого зверя. Тогда же Темучину, действующему то угрозами, то лестью, удалось склонить на свою сторону один из крупнейших обоков хонгиратского племени, кочевавший в тех местах. Такое своевременное усиление позволило ему получить, наконец, так необходимую его армии передышку. В конце концов, Темучин со своим улусом остановился на богатых травой берегах речки Тунге, вблизи озера Буирнур. Здесь он провел все лето, собирая силы, откармливая коней и ведя хитроумную дипломатическую подготовку новой войны с кераитами.
Монгольский хан отправил послов ко всем своим противникам с целью, по возможности, расколоть сложившуюся против него коалицию. К Ван-хану его послы обратились с длинной речью, в которой Темучин напоминал кераитскому хану о том, скольким тот обязан и самому Темучину, и его отцу. Упреки попали в цель: Ван-хан прослезился и даже отправил к названому сыну собственного посланника – просить прощения за причиненные обиды. Это, впрочем, уже не могло погасить конфликта: старый Тогрил уже мало что решал в своем улусе, а его сын Нилха-Сангум был и оставался непримиримым противником монгольского владыки. Сангум не поверил сладким речам Темучиновых послов, и сам напомнил им, как раньше сын Есугэя называл Ван-хана «кровожадным старикашкой», а его, Сангума, годным только крутить хвосты овцам. И кераиты продолжили подготовку к решающему столкновению.
Куда больший успех имело посольство, отправленное Темучином к своим неверным родственникам – Алтану, Хучару и Даритаю. Темучин призвал их вспомнить события 1186 года, когда решался вопрос о том, кому быть ханом монголов-нирун. Тогда ведь сам сын Есугэя предлагал ханство и Алтану, и Хучару, но те отказались, предоставив престол Темучину и поклявшись верно ему служить. Напомнил он им и о непостоянстве Ван-хана, который, столько лет будучи другом Борджигинов, внезапно стал их врагом. Темучин предрекал ту же судьбу и своим родичам-отщепенцам, и, надо сказать, эти его слова явно подействовали на них нужным для монгольского хана образом. Отступники решили повременить с помощью кераитам, более того – по сведениям Рашид ад-Дина, якобы даже сами решили напасть на кераитские кочевья, попытавшись сыграть собственную партию в борьбе за власть в монгольской степи. Трудно сказать, насколько соответствует истине это сообщение персидского историка, но факт остается фактом: никакой помощи от монгольских противников Темучина кераиты так и не получили. В стороне остался и вечно выжидающий Джамуха.
Осенью 1203 года Темучин оказался вполне подготовлен к большой войне с кераитами за власть в степи. Его военные силы по-прежнему значительно уступали военным возможностям кераитов, но монгольский хан решил проделать тот же маневр, который ранее не удался Тогрилу и Сангуму. Темучин решил определить исход войны внезапным нападением на ставку Ван-хана. Чтобы обеспечить эту внезапность, хан придумал хитрость в стиле своего старого друга-врага Джамухи.
В степи давно было известно, что брат Темучина, Джочи-Хасар, поссорился с первенцем Есугэя. Действительно, у Хасара и Темучина всегда были непростые отношения, подогреваемые и скрытым соперничеством, и завистью младшего брата к старшему. Вспомним, что Джочи-Хасар – хорошо ли, плохо ли – в течение десятилетия замещал Темучина на ханстве и сполна вкусил от сладкого яблока власти. Считая себя не менее достойным правителем, чем старший брат, Хасар откололся и ушел от Темучина, в то же время не примкнув и к его врагам. Неверный братец, однако, просчитался: с ним не пошел почти никто; монголы предпочли остаться верными куда более богатому талантами первенцу Есугэя. В конце концов, Джочи-Хасар впал в полную нищету и брошенный всеми, включая собственную семью (которая выбрала более сытую жизнь в кераитской ставке), скитался по степи. Будучи уже на грани смерти от голода, он пришел с повинной к Темучину на его стоянку у реки Тунге. Хан простил своего блудного брата, – хорошими воинами не разбрасываются, – но решил, пока об этом событии не стало известно в степи, сделать хитрый ход.
Он отправил в кераитскую ставку на Толу двух старых нукеров Джочи-Хасара с тем, чтобы они передали Ван-хану, якобы от имени Хасара, что тот готов перейти на сторону кераитов. Поскольку Ван-хан хорошо знал обоих как давних сподвижников младшего брата Темучина, он поверил посланцам. Не последнюю роль сыграло и то, что семья Джочи-Хасара проживала у кераитов, так что это обращение ее главы выглядело вполне оправданным. В общем, ход Темучина оказался хорошо рассчитан и позволил ему убить сразу двух зайцев. Во-первых, он успокоил Тогрила насчет возможного монгольского наступления, изобразив дело так, будто бы в ставке монголов бушуют раздоры. Во-вторых, посланцы сработали и как разведчики, определив точное место кочевки Ван-хана и силы, которыми тот располагал. К тому же положительный ответ кераитского вождя подразумевал, что послы Хасара должны отвезти это известие своему господину. То есть, после успешной разведки они без каких-либо препятствий могли вернуться к Темучину, который с лучшими своими войсками скрытно подходил к Черному бору.
Так все и случилось. Мнимые послы были отпущены, и вскоре Темучин уже знал, что кераиты не ждут монгольского нападения, а Ван-хан беспечно пирует в своем золотом шатре. И тогда Темучин бросил своих орлов-нукеров во внезапный набег. Монголам удалось окружить кераитскую ставку, и после трехдневного ожесточенного боя остатки кераитов сдались на милость монголов. Ван-хану и Нилха-Сангуму, правда, удалось бежать, но кому были опасны два беспомощных скитальца – без войска, без богатств? Кераитский улус был поделен между победителями, а вскоре Темучин получил известия, что оба его кераитских противника погибли. Ван-хан, пытавшийся бежать к Таян-хану, был убит начальником найманского караула, который не поверил нищему старику, что он и есть знаменитый Тогрил Кераитский. Нилха-Сангум смог добраться почти до Туркестана, но в Кашгарии погиб в схватке с отрядом местного эмира. Так было окончательно уничтожено древнее кераитское ханство, а сами кераиты стали подданными Темучинова улуса.
Победа над кераитами сделала Темучина подлинным хозяином монгольской степи. Со всех сторон, от всех степных обоков к нему потянулись посланцы с выражением покорности. Стремительно росло его войско: весной 1203 года у Темучина было только две тысячи шестьсот человек, а всего через год он располагал не менее, чем пятьюдесятью тысячами конных воинов. Все его противники – Джамуха, Алтан, Хучар, меркитский Тохтоа – бежали к Таян-хану найманскому. Дядя Даритай-отчигин пришел к победоносному племяннику с повинной головой, был лишен всех богатств и людей, но жизнь ему хан сохранил.
Зиму 1203 – 1204 годов Темучин посвятил серьезной реформе своего сильно разросшегося войска и установлению нормального порядка в огромном улусе. Здесь, в степи Темен-кеере, формирующаяся монгольская держава начала обретать тот облик, под которым и вошла в историю.
В военной реформе главным нововведением Темучина стал отказ от родового принципа комплектования армии. Вместо исконного деления на родовые отряды, все войско Темучина было разделено на десятки, сотни, тысячи и тумены – каждый под командованием поставленного ханом начальника. Родовые связи при этом, за редким исключением, не брались в расчет, зато власть воинских начальников в своих отрядах была почти абсолютной. Во главе каждого, даже самого мелкого воинского соединения Темучин постарался
