«русские денарии» – т. е. монеты с кириллической надписью «Болеслав». Чеканка своей монеты в те времена обычно означала довольно веские претензии ее владельца на обладание наследием Владимира Святого, и прежде всего, конечно, Киевом.
Что ожидало народ, веру православную при этом? М.С. Грушевский описал, как нелегко пришлось православным в украинских землях, присоединенных к Польше и к Великому княжеству Литовскому. «В Галиции Ягайло, проезжая в 1412 г. через Перемышль, чтобы похвалиться перед католическим духовенством своей католической ревностью, велел отобрать у православных местную кафедральную церковь, выкинуть из гробницы погребенные здесь останки старых пере-мышльских князей и обратить церковь в костел; православное духовенство и все население горько плакали при виде такого поругания, но распоряжения Ягайла тем не менее были исполнены. В другом случае Ягайло запретил крестить детей от смешанных браков (православного с католичкой) по обряду православной веры, а окрещенных. велел насильно перекрещивать в католичество».
Здесь нам хотелось бы остановиться на некоторых моментах, которые и создают среди народов историческое отторжение или непонимание. Почему поляки, русские, литовцы так настороженно относятся друг к другу? Возможно, потому, что в древности эти народы вели судьбоносный спор о том, кому будет принадлежать главенствующая роль на огромных территориях Руси, Польши и Литвы. И каждый непременно хотел быть первым и главным. Если обратимся к «Анналам» Яна Длугоша (1415–1480), историка, которого называют польским Титом Ливием (он привез из Италии в Польшу сочинения античных авторов), с легкостью обнаружим типичные точки неприятия. В основном, их можно свести, по его мнению, к различиям в религии, обрядах и т. п. По словам Длугоша, русские будто бы «отпали от власти поляков не столько из-за несправедливого и корыстного правления, сколько из-за различия в обряде и вере». Вторая причина – нравы русских. Описывая Киев, где провел зиму Болеслав Храбрый после победы над противниками киевского князя Изяслава, историк восторгался богатствами Киева и красотой тамошних женщин («Женщины там статные, со светлыми красивыми волосами, но распутны»). Король и польские воины, увлеченные их красотой, купаясь в изобилии, опустились до самого последнего любостра-стия, даже до содомии. Разврат перенесся в Польшу: жены поляков, «тяготясь долгим отсутствием мужей», опустились до измены им «в объятии рабов».
Русским ставились в вину хитрость, жестокость, лень, легкомыслие. При осаде Познани, по словам хрониста, войско князя Владислава, и особенно пришедшие ему на помощь русские, не довольствуясь добычей, грабежом и злодеяниями, учинило «надругательства над знатными матронами и девицами, многих убивали, калечили и в варварской ярости творили прочие бесчеловечные и недостойные деяния». Говорится и о жестокости Романа Галицкого и Мстислава Удалого, который после победы якобы «приказал своим русским не оставлять в живых ни одного венгра или поляка». И тем не менее поляки, литовцы, русские вынуждены были обращаться за помощью друг к другу и обычно получали ее, посылая «гостя с женой и челядью» или устремляясь в бега к соседу, с которым его связывали родственные узы. В основе глубокого интереса Польши к Руси лежали политические и стратегические интересы, поскольку и Русь принимала активнейшее участие в спорах польско-литовских князей и элит за власть в самой Польше и Литве, и, разумеется, немалые богатства Руси.
При описании великих богатств Руси (которая, якобы, издавна принадлежала полякам) Ян Длугош не жалеет лестных эпитетов. Русские невесты не только хороши собой, но и несут полякам богатое приданое. «Обширнейшие русские королевства» со столицей в Киеве имеют пределом Новгород, «богатейший и славнейший золотом, серебром и мехами…». Хотя жители Руси и «живут скромно», даже «убого», зато они одеты в роскошные темные меха (соболей). Любы поляку русские князья, направлявшиеся в Польшу с богатыми дарами, расплачиваясь за помощь (как Изяслав Ярославович, Да-выд Игоревич), платя выкуп за пленников (как Владимирко Володаревич, заплативший за похищенного отца 80 тыс. марок серебром). Богатые трофеи везли с Руси победители-поляки. Походы были выгодны, вопреки словам Энгельса, о том что удел поляков в истории – смелые глупости.
Бывали и периоды более или менее тесных союзнических отношений между Русью и Польшей. Нередко эти союзы крепились с помощью брачных уз. Такой союз был создан князем Ярославом и королем Казимиром в 1041-м или в 1043 г., когда польский король Казимир женился на единокровной сестре Ярослава, княгине Марии Добронеге.
По мнению Татищева, союз двух государств был направлен не только против мазовшан, а против чехов и пруссов, которые вели давние территориальные споры с поляками. Тот же Ян Длугош писал: «В то время на Руси княжил князь Ярослав, сын Владимира, имея родную сестру, рожденную от Анны, сестры греческих императоров Василия и Константина, красивую и добродетельную, по имени Мария; ее-то, несмотря на различие обрядов, польский король Казимир и берет в жены по многим соображениям, [которыми] руководился как сам, так и его советники. Пышная и блестящая по богатству свадьба. празднуется в Кракове. В качестве приданого польский король Казимир получил от князя Руси Ярослава и большое количество денег, и золотые и серебряные сосуды и драгоценности, а также немалые запасы дорогих одежд и коней, так что благодаря столь блестящему браку он и наполнил королевство свое богатствами, и укрепил родством. он и королевство свое сделал спокойным и безопасным со стороны Руси, и пользовался русской помощью в войнах, которые ему приходилось вести с соседями и собственными [соотечественниками] ради возвращения и восстановления королевства. Но многие крепости и области Руси, [которые] дед его Болеслав, первый король Польши, занял на Руси, победив и сокрушив Ярослава, и [которыми он] до того дня владел, он после заключения родства вернул Ярославу в знак истинного и настоящего родства». Мирная дипломатия, как мы видим, порой оказывалась куда выгоднее битв.
Правда, часто бывало так, что русские, например, те же киевляне, возмущенные крайней наглостью польских захватчиков, избивали их. Так, Болеслав должен был в спешке оставить захваченный Киев, лишив Святополка военной помощи, но при этом он удержал за собой червенские города. Кроме того, князь вернулся в Польшу с огромным награбленным богатством. Страшнее всего было то, что в результате вторжения поляков многие тысячи киевлян были уведены в плен и томились в неволе не одно десятилетие. Такова цена кровавого преступления, убийства родных братьев, призвание на землю врага, бесконечных унижений, которые вынуждены были терпеть годами люди Киевской Руси. Этот позор надолго врезался в память русских людей, став причиной вековой неприязни. На западе Русь хотя и вела упорные войны, но своей целью ставила, скорее, решение вопросов стратегической обороны. Это касалось немцев, французов, шведов, датчан, венгров, не говоря уже о поляках и литовцах, которые постоянно зарились на русские земли. Был тут и религиозный подтекст, все понимали: выбор веры в то время и поныне – важнейший политический акт. Первенство церковное, о чем не следует забывать, часто вело к первенству политическому, к конкретной политико-экономической и военной ориентации княжества или региона. Уроженец Варшавы, этнограф А.Ф. Гильфердинг отмечал, что Польша, «оставаясь славянской, сделалась вполне членом латино-германской семьи народов, единственной славянской страною, вступившей в эту семью всецело и свободно.». Потому православная Москва настороженно относилась к униатам. Ставленник Константинопольского патриарха митрополит Исидор, принявший унию, бежал из Москвы, ибо воспринят был как политический и религиозный недруг. И. Солоневич верно заметил: «…даже и русская общественная мысль как-то не отметила одного обстоятельства: начиная от Болеслава Смелого, захватившего Киев в начале тринадцатого века, кончая таким же захватом того же Киева Иосифом Пилсудским в начале двадцатого, – через Смоленск, Псков, Полоцк и Москву Польша семьсот лет подряд разбивала себе голову о Россию. И, разбивши окончательно, плакалась всему миру на русский империализм». И продолжает, смеем заметить, «плакаться» и поныне.
