Она лежала на прилавке, среди ящиков с кальмарами и сардинами, еще живая, разевающая рот, вся в колючках, с огромным ртом и ярко-красными жабрами. Какая-то женщина хотела купить эту рыбу и попросила продавца почистить ее. Пьетро подошел поближе к металлическим лоханкам. Он хотел посмотреть, как это делают. Работник рыбной лавки взял рыбу, большим ножом сделал длинный надрез у нее на животе и ушел.
Пьетро остался смотреть, как умирает рыба.
Из разреза высунулась клешня, потом вторая, потом весь краб, красивый, живой, бодрый краб, и он убежал.
Но это было еще не все, из рыбьего брюха вылез еще один краб, такой же, как первый, потом еще один и еще один. Их было много. Они бежали наискосок через металлическую поверхность и искали, где бы спрятаться, и падали на землю, и Пьетро хотел сказать работнику лавки: «В рыбе много живых крабов, и они убегают!» — но тот был за прилавком, продавал мидии, и тогда он протянул руку и закрыл рану, чтобы не дать крабам выйти. И в раздутом животе рыбы копошилась жизнь, двигались бесчисленные зеленые лапки.
— Если через десять секунд ты не напишешь что-нибудь, тогда я сам напишу. Десять, девять…
Пьетро попытался прогнать образ из головы.
— Семь, шесть…
Он сделал глубокий вдох, направил баллончик на стену, нажал на него и написал:
У ИТАЛО НОГИ ВОНЯЮТ РЫБОЙ
Вот такую фразу породил его мозг.
И Пьетро, ни секунды не раздумывая, перенес ее на стену.
Если бы кто-нибудь в оптический прибор ночного видения заметил Итало Мьеле, бредущего в темноте, он принял бы его за терминатора.
Ружье, зажатое в руке, пустой взгляд и не сгибающаяся нога придавали сторожу вид шагающего андроида.
Итало прошел через приемную и учительскую.
Сознание его заволокло туманом ярости и ненависти.
Ненависти к сардинцам.
Что он собирался делать с ними? Убить, прогнать, запереть на ключ в одном из классов, что?
Он сам точно не знал.
Но это было не важно.
В тот момент у него была единственная цель: поймать их с поличным.
Остальное станет ясно потом.
Опытные охотники говорят, что африканские буйволы выглядят устрашающе. Нужно крутой характер иметь, чтобы сразиться с разъяренным буйволом. Попасть в него несложно, это и ребенок может. Буйвол огромный, и стоит себе спокойненько, жует траву в саванне, но если ты выстрелишь в него и не убьешь сразу, лучше, если рядом найдется нора, куда можно спрятаться, или дерево, на которое можно залезть, или бункер, где укрыться, или, в конце концов, могила, где тебя похоронят.
Раненый буйвол может рогами смести джип. Он слеп и разъярен, его единственное желание — уничтожить тебя.
Итало был разъярен, как африканский буйвол.
От ярости мозг сторожа деградировал до более низкой эволюционной ступени (как раз до уровня быка), и теперь Итало мог сосредоточиться только на одной цели. Все прочее — детали, окружающая обстановка — отошло на задний план, а потому он, естественно, не вспомнил о том, что Грациелла, уборщица третьего этажа, перед уходом обычно закрывала на ключ стеклянную дверь, ведущую с лестницы в коридор.
Итало врезался в нее на всем ходу, отлетел в сторону, как баскский мяч, и упал на спину.
Любой другой после такого лобового столкновения потерял бы сознание, умер или хотя бы взревел от боли. Но не Итало. Итало заорал в темноту:
— Где вы? Выходите! Выходите!
Кому он это кричал?
Столкновение с дверью было таким сильным, что он решил, будто какой-то сардинец, прятавшийся в темноте, ударил его с размаху в лицо.
Потом Итало с ужасом осознал, что сражается с дверью. Выругался и, расстроенный, поднялся на ноги. Он ничего не понимал. Где его двустволка? И очень, очень болел нос. Он потрогал его и почувствовал, что нос распух, как кусок теста в кипящем масле. Все лицо было в крови.
— Черт, я сломал нос…
Ощупью он искал в темноте ружье. Оно лежало в углу. Он схватил его и двинулся дальше; ярость его только усилилась. «Дурак я, дурак! — упрекал он себя. — Они могли меня услышать».
Конечно, они его услышали.
Все четверо подскочили на месте как ужаленные.
— Что это? — воскликнул Ронка.
— Вы слышали? Что это было? — спросил Баччи.
Даже Пьерини растерялся.
— Что бы это могло быть? — пробормотал он.
Ронка, первым пришедший в себя, отшвырнул баллончик с краской.
— Не знаю. Бежим.
Толкаясь, они сорвались с места и ринулись из класса.
В темном коридоре остановились, прислушиваясь.
Ругань доносилась с верхнего этажа.
— Это Итало. Итало наверху. Значит, он не пошел домой? — захныкал Баччи, глядя на Пьерини.
Никто не удостоил его ответом.
Нужно было бежать. Выбираться из школы. Немедленно. Но как? Через какой выход? В классе технических средств обучения было только маленькое окошко под потолком. Слева спортзал. Справа — лестница и Итало.
«В спортзал», — подумал Пьетро.
Но там был тупик. Дверь, выходившая во двор, запиралась на ключ, а на окнах стояли металлические решетки.
Итало спускался по лестнице, старясь не дышать.
Нос раздулся. Струйка крови стекала по губам, он слизывал ее кончиком языка.
Как старый медведь, раненый, но не сдавшийся, он спускался осторожно и тихо, держась за стену. Двустволка выскальзывала из вспотевшей руки. За лестничной площадкой на полу виднелось золотистое пятно света.
Дверь была открыта.
Сардинцы были в классе технических средств.
Он должен был захватить их врасплох.
Он снял ружье с предохранителя и перевел дух.
«Вперед! Входи!»
Он сделал некое подобие прыжка и оказался в классе. Неоновый свет ослепил его.
С закрытыми глазами он направил ствол в центр класса.
— Руки вверх!
Осторожно открыл глаза.
Класс был пуст.
Никого…
