Я постарался сохранить спокойствие. У меня не было санкции на установление контакта, но мне следовало что-то сделать. Наконец, в час ночи, я оставил своего «друга», зашел в номер и позвонил по номеру дежурного телефона. Я спросил Итцика.
— Его нет. Он занят.
— Я должен поговорить с ним. Это срочно. Я хочу поговорить с шефом «Цомет».
— Мне очень жаль, он тоже очень занят.
Я, уже назвав свой кодовый номер, идентифицировал себя как «катса», но невероятным образом, они не хотели меня соединять. Тогда я позвонил Аралеху Шерфу домой, но его не было. Наконец я позвонил своему другу из военно-морской разведки и попросил его пробиться туда, где находились его шефы, в штаб Подразделения 8200 на авиабазе в Галиле.
И конечно, Итцик подошел к аппарату: «Зачем ты мне звонишь?»
— Послушай, все это дело — трюк. Эти типы не полетят в этом самолете.
— Откуда ты знаешь?
Я рассказал ему всю историю, но Итцик ответил: «Звучит похоже на психологическую войну. Кроме того, тебе не давали разрешения самому устанавливать контакты».
— Это не тебе решать, — сказал я. Постепенно мы уже ругались друг с другом. — Это же смешно!
— Послушай, мы знаем, что делаем. Просто выполни свою работу. Ты еще помнишь, что должен сделать?
— Да, я помню. Но для отчета я хочу, чтобы и ты запомнил, что я тебе сказал.
— Хорошо. Делай свое дело.
Я не спал всю ночь. В полдень следующего дня мне, наконец, позвонили: «Цыплята вылетели из корзины».
К несчастью для Моссад, вылетели не они. Но я передал дальше сообщение, быстро покинул отель, пришел в порт, там сел на частную яхту, с нее пересел на ожидавший меня израильский патрульный катер, который повез меня обратно в Израиль.
* * *
В этот день, 4 февраля, израильские истребители заставили приземлиться на военно-воздушной базе Рамат-Давид близ Хайфы небольшой реактивный самолет. Но вместо вождей ООП в нем были лишь 9 маловажных ливийских и сирийских чиновников. Достаточно большой международный провал для Моссад. Через четыре часа их отпустили. Но перед этим эль-Аббас, которого израильтяне, среди прочих, и хотели захватить, провел пресс-конференцию, на которой сказал: «Скажите всему миру, чтобы он не пользовался американскими и израильскими самолетами. С этого дня мы уже не будем щадить гражданских лиц, летающих на таких самолетах».
В Дамаске сирийский министр иностранных дел Фарук аль-Шараа потребовал от Совета Безопасности ООН провести срочное заседание. Оно состоялось на той же неделе, но Соединенные Штаты наложили вето на решение, осуждающее Израиль. Генерал-майор Хикмат Шехаби, начальник генерального штаба сирийской армии сказал: «Мы ответим на это преступление, преподав тем, кто его совершил, такой урок, который они не забудут. Метод, время и место выберем мы сами». Каддафи объявил, что отдал приказ своим ВВС перехватывать над Средиземным морем израильские гражданские самолеты, принуждать их к посадке в Ливии для поиска «израильских террористов».
Ливия обвинила американский 6-й флот в том, что и он был замешан в этой операции.
Оказавшийся в замешательстве израильский премьер-министр Шимон Перес заявил комиссии Кнессета по вопросам обороны и иностранных дел, что поступила информация о том, что на борту находился высокопоставленный палестинец, потому «мы решили проверить, был ли он в самолете. Характер информации давал нам достаточное основание для решения о перехвате машины. Но она оказалась ложной».
Министр обороны Ицхак Рабин сказал: «Мы не нашли то, что надеялись найти».
Во время всех этих событий я все еще находился на борту патрульного катера, идущего в Израиль. Вскоре я узнал, что руководство Моссад хочет сделать меня ответственным за срыв операции. А чтобы меня в этот момент не было в Израиле и, чтобы я не мог защититься, капитану катера, которого я знал лично еще со времен моей службы на флоте, приказали где-то за 15 км до Хайфы сымитировать поломку двигателя.
Когда катер остановился, я пил кофе. Я спросил капитана, в чем дело.
— Мотор сломался, — ответил он.
Мы стояли два дня. Мне не разрешено было пользоваться радио.
Капитан, собственно, был командиром небольшой флотилии из 11 патрульных катеров, но для этой работы выбрали именно его. Возможно, они думали, что с более молодым капитаном я смогу справиться.
А этого капитана запугать было нелегко. Несколько лет назад он прославился благодаря одному случаю. Однажды туманной ночью он заметил на экране своего радара «вонючку», т. е. неопознанную цель. Казалось, что его радиостанция как-то странно испортилась. Он мог передавать, но не принимать сигналы. Когда тень приближалась все ближе, он передал предупреждение: «Остановитесь, или буду стрелять!» Когда он уже расчехлил свою маленькую кормовую 20-мм пушку и приготовился стрелять, из тумана появился гигантский американский авианосец типа «Нимитц» и навел на катерок свои прожектора. Один лишь якорь «Нимитца» был больше всего катера. Люди долго смеялись над этим случаем.
Но над провалом с перехватом не смеялся никто, кроме арабов и палестинцев. Когда мне, наконец, разрешили сойти на берег, Орен Рифф встретил меня словами: «Теперь тебе конец».
Я начал объяснять ему, что произошло, но он сказал: «Не хочу ничего об этом слышать».
Я несколько раз пытался поговорить с Нахумом Адмони, шефом Моссад. Тогда начальник отдела кадров Амирам Арнон сказал мне, что они разрешат мне уйти. Он посоветовал мне уволиться со службы. Я сказал, что не хочу уходить, на что Арнон заявил: «Ну, хорошо, тогда мы только тебе выплатим твою зарплату».
Я подошел к Риффу и сказал, что мне нужно обязательно оговорить с Адмони. Рифф ответил; «Он не только не желает говорить с тобой, он даже не хочет, что бы ты подошел к нему с вопросами в коридоре или в лифте. А если ты попробуешь встретиться с ним за стенами бюро, он будет рассматривать это как покушение на его личность».
Это значило, что его телохранители будут в меня стрелять. Я поговорил с Шерфом, и он сказал, что тут и он ничего не может сделать.
— Но это же нечестная игра, — сказал я.
— Это не играет роли, — ответил Шерф. — Тут ты ничего не сможешь изменить.
Тогда я подал в отставку. Это было в последнюю неделю марта 1986 года.
На следующий день мне позвонил мой друг из ВМС и спросил, почему мое личное дело исчезло со специальной полки. На ней хранятся документы сотрудников Моссад, чтобы их не призывали на сборы резервистов. (Большинство людей в Израиле регулярно призывают на сборы резервистов, которые длятся по 30, 60 или 90 дней. Это касается мужчин в возрасте до 55 лет и незамужних женщин. Чем выше звание, тем дольше длятся сборы.)
Обычно, если человек уходит из Моссад, его досье передается в шкаф, где хранятся дела резервистов, с особой пометкой, что этого человека нельзя направлять на передовую. Это потому, что он слишком много знает. Поэтому мой друг, к счастью, не имея понятия о моих проблемах, спросил, с чего бы это мое дело переместилось в «нормальный» шкаф. Он предположил, что я сам этого захотел, потому что обычно после ухода из Моссад перемещение личного дела затягивается на 5–6 месяцев. А здесь все произошло за один день. Еще хуже — на деле стояла отметка о направлении меня офицером связи в христианскую армию Южного Ливана, что для бывшего офицера Моссад означало верную смерть.
Это было уже слишком. Я обсудил ситуацию с Беллой, собрал вещи и чартерным рейсом «Тауэр-Эйр» вылетел в Лондон. Там я пересел на самолет TWA до Нью-Йорка. Побыв там несколько дней, я вылетел в Омаху в гости к отцу.
Через день после моего отъезда из Израиля курьер принес в наш дом в Тель-Авиве повестку о призыве на сборы резервистов. Обычно до вручения повестки проходит 60 дней, а срок призыва
