Веллер – мастер, оказался не жаден: вот он написал кучу превосходных рассказов и теперь щедро делится полученными знаниями – как научиться быстро и занимательно писать превосходные рассказы.
Прекрасный жест.
Ко многому обязывает.
В отличие от Миши Веллера я пишу в основном повести.
И с воображением у меня туго: всегда пишу только о том, что вижу. Как дикующий в тундре.
Но мне тоже хочется поделиться накопленным опытом. Тем более что Миша сам вполне утверждает: «Недостаточно уметь писать, чтобы быть писателем». Значит, что-то еще уметь надо.
На свете вообще-то много такого, о чем не подозреваешь, пока не столкнешься с «таким – этаким» носом к носу. Миша Веллер, например, утверждает, что замысел рассказа возникает как следствие следующих причин:
литературного подражания,
литературного развития,
литературного отрицания,
литературного следования,
дареного сюжета,
услышанной истории,
информации о событии,
реального случая из опыта (так и сказано),
личного потрясения,
сублимации,
толчка от детали (тоже так сказано),
игры,
необычного допущения и, наконец,
мечты об идеале.
Все верно.
И все еще не все.
Но Миша прав («Технология рассказа»): писатель действительно начинает с литературного подражания.
Скажем, я в свое время был совершенно потрясен романом Витторио Росси «Океан». На русском он не издавался, я читал его в болгарском переводе. Там есть интонационные сцены, от которых у меня до сих пор бегут по коже мурашки.
Текст, насквозь пропитанный поэзией.
И алкоголем.
Литературное развитие – тоже недурной толчок.
Смело начинай там, где другие кончили. Скажем, «Анна Каренина». Разве жизнь остановилась после смерти Анны? Почему не довести судьбу окружения Анны до логического конца или хотя бы до Октябрьской революции?
Правда, нынче таким приемом никого не удивишь.
Дай волю, и Библию продолжат.
Или литературное отрицание.
«Хемингуэй переосмыслил и вывернул наизнанку „Идиота“ Достоевского, заменив добрейшего и беспомощного Мышкина боксером Коном в „Фиесте“, – пишет Миша Веллер. Интересно было бы от обратного переписать романы С.Бабаевского или В.Немцова.
Дареный сюжет.
Об этом и говорить не стоит.
Пушкин и Гоголь. «Ревизор» и «Мертвые души». Кто не слышал?
И с чужими историями тоже все понятно, хотя сам я опасаюсь чужих историй. Если уж ты пишешь историю, то по крайней мере будь активным ее участником.
Информация о случившемся.
Вот здесь есть предмет для раздумий.
Как-то в «Комсомолке» я наткнулся на потрясающий сюжет – истинный подарок для писателя, мечтающего о герое развивающемся, о герое с большой и сложной, даже как бы с уголовной судьбой.
Служили три друга на армейском узле связи.
Иван, Василий и Федор.
Нормальная служба – перловка, никакой дедовщины, марш-броски, стрельбы.
Дембель неизбежен. На гражданке Иван восстановился в институте, гульнул, отбил у одного корешка приглянувшуюся девушку, но скоро жизнь без наличных показалась ему скучноватой. Бросил институт, завербовался с женой на краболов, ходил в море. Впрочем, в жизни всегда все немного не так, как в литературе. Беременную жену списали с краболова, а сам Иван ради квартиры устроился на базу списанных атомных подлодок. Глотать бы и глотать радиоактивную пыль, но Иван вовремя спохватился. Бросил базу, сколотил кооперативчик «Живая природа», то есть арендовал старый пакгауз под выращивание шампиньонов.
Шампиньоны плохо росли.
Еще хуже их покупали.
Подумав, Иван переключился на шитье домашних меховых тапочек.
Известно, что многие нормальные люди любят ходить по квартире в тапочках. Скорняков под рукой не оказалось, стал Иван возить звериные шкурки в город Новосибирск. Путь оказался не близкий, доходы не желали расти, с женой по шли ссоры и в конце концов Иван сбежал от семьи и от кредиторов аж в Брест, тогда еще в советскую Белоруссию. Там жил Васька. Из его бывшего подразделения. Васька славился неуемностью, даже неукротимостью некоторых своих желаний. Вдвоем они создали поистине народное предприятие – извоз, шашлыки, реставрация храмов.
Известно, культура у нас широкая.
Правда, несколько перебрали с кадрами: на девятнадцать служащих оказалось у них столько же управленцев, среди них даже известный в прошлом нарколог, сам дошедший до стадии пациента.
Но деньги! Деньги!
Это ведь только так говорят, что не в деньгах счастье.
Лучше всего это понимал третий кореш по службе в армии – Федя.
Он своей армейской специальности на гражданке не изменил – работал на телеграфе. Зато изменила Феде его молодая жена. Федя от такого события впал в апатию, подолгу сидел нетрезвый дома и по собственному, унесенному со службы резервному аппарату отстукивал телеграммы во все концы бывшей империи: «А нет ли у вас там приличной работы и денежной? Погибаю, но не сдаюсь. Федя».
Почему-то в «Комсомолке» не было указано, где Федя раздобыл шифр.
Не шпионский, конечно, а тот, которым шифруют телеграфные денежные переводы. Но раздобыл, раздобыл, такой молодец. А потом помогли Василий и Иван, бросившие наконец народное предприятие.
И пошла пруха.
Федя отбивал в разные города телеграфные денежные переводы, а Вася и Иван степенно путешествовали и получали деньги. У нас ведь как? У нас пришел в кассу – получи. Никто не запрашивает подтверждения телеграфных отправлений. За пару месяцов корешки получили сотни две тысяч, очень немалые тогда деньги. Волновались, конечно, но Раскольников не меньше волновался, когда брал деньги у старушки.
Крутая история.
Правда, я не увидел в ней сверхзадачи.
То есть не понял: корешки задумывались над тем, помогают они стране или совсем напротив?
Может, сейчас задумались.
Сидючи в разных зонах.
Ну ладно.
Реальный случай из опыта.
Тут даже заикаться не стану. Если случай хорош, с ним и придурок справится.
Личное потрясение тоже не требует особых рассуждений. Случай может так человека потрясти, что всю оставшуюся жизнь будешь о нем думать.
Вот совсем другое дело сублимация.
Скажем, ты, герой романа, любишь славную девушку, а она любит совсем другого.
Вот садись и сублимируй. Описывай, как тебе хорошо от того, что девушке хорошо с другим. Опиши героя правдиво под собственным его именем – как он хромает, как глаз у него косит. Как и необычное допущение, этот прием (по словам Миши Веллера): «...требует наибольшей раскрепощенности ума, склонности к придумыванию, живости воображения».
Так что дело за малым.
Садись за машинку и пиши превосходный рассказ.
Только помни о «свойствах автора», указанных, опять же, Мишей Веллером.
У меня (как у автора) тоже было несколько странных свойств, даже мне самому не всегда понятных. Нивхский писатель Владимир Санги когда-то спрашивал с сахалинской писательской трибуны: а почему это некий Г.Прашкевич описывает в своих странных произведениях не праздничный фасад социализма, а его будничные, всем надоевшие социалистические задворки? А хабаровский писатель Александр Грачев мягко вторил: а почему этот некий Г. Прашкевич не судьбу пишет (подразумевалось – народную), а копается в малозначащих мелочах, дергается в какой-то магнитофонной крутиловке?
Действительно, почему? Мне самому было обидно.
«Падение Тисимо-ретто» А.Грачева являлось по тем временам (начало 60-х) вовсе не худшим произведением, мне хотелось бы дружески поговорить с писателем, но он меня не слышал и не понимал. Зато не уставал повторять, что некий Г.Прашкевич пишет совсем не о том, о чем надо писать писателю.
Конечно, времена были не те. Это сейчас на прилавках можно увидеть удивительные книги – скажем, справочник «Естественные надобности», том второй, или книжку стихов «Эсхатологические грезы времен советского климакса». А тогда на прилавках лежали книги В.Санги и А.Грачева, Г.Маркова и В.Кочетова, С.Бабаевского и так далее, а каждый редактор от каждого писателя требовал прежде всего социального оптимизма.
Социального оптимизма и положительного героя.
Положительного героя и никакой этой магнитофонной крутиловки.
Все должны были надувать щеки и бодро смотреть вперед. А я (вот они, странные «свойства автора») не умел выпучивать глаза больше, чем они у меня выпучиваются от природы. Я уже тогда был сильно подпорчен влиянием Н.Карамзина. Помните? «Нет предмета столь бедного, чтобы
