— Читал, даже газету привез с собой. Жаль, дедушка не дожил. Помнишь, сколько раз он с восхищением рассказывал об этом необычном подарке?
— Папа, а ты не звонил в редакцию?
— Позвонить-то можно, да толку мало.
— А портрет? Ведь на нем написана клятва. Его бы надо возвратить тому русскому.
— Ты так считаешь? Это ведь подарок дедушки, а теперь, он, естественно, перешел к нам. А вообще- то, надо подумать…
— Знаешь, мы с мамой решили, что портрет следует возвратить, — не унималась дочь. — Для нас он память о дедушке, а для других — нечто намного большее.
— Хорошо. Я сегодня же позвоню в редакцию и узнаю их мнение…
— Папочка, ты извини нас, но мы с мамой уже позвонили. Там очень обрадовались и обещали прислать корреспондента, а еще сообщили, что тот танкист сейчас находится в Праге. Правда, интересно?
— Оказывается, вы с мамой тут уже все решили, а теперь спрашиваете моего совета? — засмеялся Грабак.
В это время зазвонил телефон.
— Грабак слушает… — поднял трубку хозяин квартиры и через секунду, прикрыв трубку ладонью, тихо сказал дочери: — Звонят из редакции…
Рассказы
Ветеранам бывшей 27-й Режецкой ордена Суворова артиллерийской дивизии посвящается
Нержавеющий клинок
Зима сорок второго выдалась лютой. Гуляли по полям вьюжные бури, скрипели морозы. Вести с фронтов приходили нерадостные, и сердце тревожно сжималось. В ночь, когда рота заступила на дежурство, на нашем участке фронта было спокойно, только время от времени в небо взлетали осветительные ракеты да изредка слышалась пулеметная стрельба. Солдаты, одетые в полушубки и валенки, все равно мерзли. Окопы укрывали от ветра, но не от мороза. Бойцы поочередно забегали в блиндаж обогреться, покурить, черкануть несколько слов родным. На рассвете предстояла атака. Каждому хотелось отправить весточку родным, может, последнюю. Кто-то должен погибнуть в предстоящем бою, но каждый верил, что это случится не с ним, — в крайнем случае, он отделается раной. Велика жажда жизни.
Выбрав удобное время, я тоже направился в блиндаж — замерзала раненая нога. Приподнял плащ- накидку, заменявшую дверь, услышал знакомую мелодию: «Мне в холодной землянке тепло…» Совсем тихо, но задушевно звучали слова этой полюбившейся нам песни. В блиндаже полыхала жаром печка-буржуйка, было тепло и дымно от махорки. С моим появлением песня оборвалась. Молодой пулеметчик Вася Азаров уступил мне место у печки, спросил:
— Разрешите продолжить, товарищ командир? Вначале я не понял, чего хочет Азаров.
— Песню, — несколько смущенно сказал пулеметчик.
— Сколько угодно. Вот отогрею ногу и пособлю вам.
Мне, как и всем солдатам роты, песня нравилась, хотя и вызывала душевную грусть. Бывший пограничник Азаров, встретивший войну с первый дней, был отменным пулеметчиком. В роте знали, что у него в блокадном Ленинграде остались молодая жена Вера, отец и мать. Женился он за месяц до войны и очень скучал по жене. Может быть, поэтому в его устах песня звучала особенно тоскливо. Была у него своя слабость, которую ему прощали и по этому поводу никогда не говорили ни слова: Азаров раз в неделю писал письма жене Вере, но, так как отправлять было некуда, складывал эти письма в вещевой мешок. «Прорвем блокаду Ленинграда, тогда и отправлю», — не раз говорил Азаров.
В углу блиндажа, на столике, сделанном из прутьев, коптила лампа-гильза, лежал кем-то оставленный номер газеты «Красная звезда». Мою давно раненную ногу не спасал даже валенок, и я решил замотать ногу в газету. Когда Азаров ушел, я подошел к столику и развернул газету. Мой взгляд зацепился за небольшую заметку. Что это? Я не верил своим глазам.
В заметке сообщалось, что в боях под Москвой отличилась артиллерийская часть, которой командует полковник Копылов А. И. «Неужели это он?» Перечитал заметку снова и снова… Наверно, это был он, я исключал совпадение фамилии и инициалов.
Нахлынули воспоминания. Много лет назад он сказал: «В человеке больше всего ценится честность».
Перед войной Копылов командовал артиллерийским полком на конной тяге. Высокий, с необыкновенно широкими густыми бровями, всегда подтянутый и аккуратно одетый, он носил до блеска начищенные шпоры с малиновым звоном. Требовательный и даже немного суровый, он не терпел людей скользких, лживых. К подчиненным был справедлив и заботлив. В полку его любили. Он часто рассказывал нам о годах службы под руководством комбрига Котовского. Мы уже знали, что клинок, который он носит в праздничные дни, получен им из рук легендарного комбрига за отличие в боях. Полк, которым командовал Копылов, на всех проверках занимал первое место. Много времени уделял командир организации досуга солдат. Чего только не придумывал он на выходные и праздничные дни! «Там, где умеют хорошо отдыхать, умеют и работать», — любил повторять командир. Но особенно неравнодушен был он к конным спортивным соревнованиям и играм, которые сам организовывал и проводил. В полку служилось нелегко, но радостно.
…В тот день полковая школа возвратилась с учения. Курсанты приводили в порядок орудия и другую технику. После обеда в казарме появился посыльный из штаба полка, а через несколько минут все курсанты школы уже знали, что меня вызывает командир полка. Курсанта вызывает командир полка — такое случается редко. Ребята строили догадки:
— Наверное, подарок за отличную стрельбу вручит, а может, куда-то в командировку пошлет.
— Не переживай, друг, он себе помощника подбирает, — острил мой сосед по койке.
Настоящую причину вызова, кроме меня, знал еще старшина школы, который перед моим уходом посоветовал мне, как вести себя у командира, и в конце добавил:
— Упаси бог изворачиваться или врать, только чистосердечное признание! Но, наверно, суток десять врежет, — заулыбался старшина. — В общем, не падай духом!
В штаб полка я пришел минут на десять раньше. Как говорят, вживался в обстановку. Советом старшины — не падать духом — я воспользоваться не сумел. Где уж тут! Моя близкая мечта получить звание командира отделения, казалось, безнадежно погибла. А вдруг исключит из школы? — думал я. А мне так хотелось послать моей любимой девушке фотокарточку с двумя треугольничками в петлице. Неужели все пропало?
Но в это время дежурный по штабу указал мне рукой на дверь командира:
— Заходите.
Мне показалось, что сердце начало давать перебои, но делать было нечего. Осторожно открыв двери и спросив разрешения, я вошел в кабинет, остановился у самого порога, доложил.
Командир что-то писал. Не поднимая головы от стола, бросил:
— Расскажите, что толкнуло вас на такой поступок?
Волнуясь, я рассказал, что поезд, в котором возвращался из госпиталя, остановился на станции вблизи родного села. Я не удержался от соблазна и решил заскочить туда на денек. А потом, чтобы скрыть опоздание, исправил в медицинской книжке дату выписки.
