— Курсант Журин… курсант Журин, — повторил командир, видимо, силясь что-то вспомнить. — Да чего же мы здесь стоим? Проходите, пожалуйста, в комнату.
В комнате мой командир заулыбался:
— Курсанта Журина не припоминаю, но если он через тридцать лет нашел своего командира, то был славный курсант…
Мы присели к столу, и завязался оживленный разговор. Говорил он неторопливо, показывал фронтовые фотографии, рассказывал о подвиге своих солдат; я насчитал на его парадном мундире, висевшем на спинке стула, шестнадцать орденов и среди них три ордена Ленина. Во время беседы в комнату зашла пожилая женщина и поставила на стол кофе.
— Знакомьтесь: моя старшая дочь Вера, — сказал полковник. А когда она ушла, он, проводив ее взглядом, вздохнул: — Солдатская вдова. Замуж вышла за два месяца до войны. Муж пропал без вести. До сих пор ждет. Всю себя отдает детям, — учительница… А сын ее, мой внук, уже старший лейтенант. Можно сказать, смена мне. Правда, моя служба была связана с лошадьми, а его — с ракетами…
В тот день я слышал, как дочь подошла к телефону и кому-то ответила: «Казарова слушает». Я невольно вздрогнул; мне послышалась фамилия Азарова. Перед глазами зримо возник прокуренный блиндаж той холодной зимы сорок второго, и я будто снова услышал мелодию песни молодого пулеметчика в длинном белом полушубке: «До тебя мне дойти нелегко…»
Я собрался уходить, когда мой командир, растроганный неожиданной встречей, сказал:
— Еще раз большое вам спасибо за память! Она мне очень дорога, вы генерал и понимаете, что для любого командира добрая память о нем солдата — лучшая награда.
Он медленно подошел к дивану, снял со стены висевший на коврике клинок и протянул его мне:
— Возьмите. Это мой самый дорогой сувенир. Вручил его мне в гражданскую войну легендарный комбриг Котовский. — Командир на минуту замолчал, словно взвешивая слова: — Я уже старый, поэтому завещаю его вам, генерал. Пусть этот клинок напоминает вам, вашим детям и внукам о героическом прошлом нашей Родины, о том, что настоящее и будущее нашего народа охраняет советский солдат с нержавеющим клинком отцов и дедов…
С дорогим подарком командира я вышел на улицу. В воздухе кружились легкие снежинки, а из репродуктора на Дворцовой площади звучали слова песни:
Внук Иван
…Со снайперской винтовкой в руках она бежала в цепи солдат батальона, следом за танками, ворвавшимися на задымленную улицу пылающего Берлина. До этого ей никогда не приходилось ходить в атаку, а тут не удержалась. Вопреки приказу командира, она не стала выслеживать противника из засады, как прежде, когда часть находилась в обороне. На ее счету было уже более пятидесяти убитых фашистов, но только сейчас, в боевом наступательном порыве, она познала, что, как сказал поэт, «есть упоение в бою у бездны мрачной на краю».
Военную специальность снайпера она сравнивала с кустарем-одиночкой, работа которого бывает славной, но в отрыве от коллектива, от людей не приносит полного удовлетворения. Одиночке никогда не познать радости коллективного труда. Не зря же говорят, что на людях и смерть красна. Сейчас она стреляла, как и все, на ходу. Справа и слева чувствовала тяжелое дыхание своих друзей-солдат, обливающихся потом, и какая-то невиданная сила толкала ее вперед. Кто хоть раз ходил в атаку, тот никогда не забудет особого чувства, испытываемого при этом. Сердце вот-вот выскочит из груди. Над тобою непрерывно встает смерть, готовая в любую секунду унести тебя в черную, холодную пучину, но ты ее не замечаешь, у тебя одна мысль: уничтожить врага.
Но случилось так, что танки проскочили вперед, а пехотинцам преградил путь фланговый пулеметный огонь. Стрельба велась из окна дома на правой стороне улицы. Гранатой пулеметчика не достать, а приблизиться туда мешал завал из подбитых машин и груд кирпича разрушенного квартала.
Взводный командир Платон Наумов не забыл, что среди атакующих солдат есть снайпер. Чуть приподняв голову, глядя в сторону Веры, он приказал:
— Вера, сними этого мерзавца!
Вера поняла, о чем речь, еще до приказа взводного, она сама хотела это сделать, но, падая, ушибла правую руку. Растирала ее левой, приводила в чувство. А через минуту раздался выстрел: вражеский пулемет замолчал.
— Вперед! — крикнул Наумов и, поднявшись во весь рост, увлек за собой солдат.
Вера старалась не отставать. Она не помнит, сколько еще времени оставалась в атакующем строю, но в какой-то момент почувствовала, как что-то горячее и липкое окатывает грудь, и рухнула на мостовую. Пришла в сознание, когда ее укладывали на носилки, приоткрыла глаза и на углу дома, возле которого лежала, прочитала: «Франкфурт-аллея…»
Доктор медицинских наук Вера Николаевна Афанасьева вспомнила об этом эпизоде, когда поезд приближался к Берлину. На сей раз она твердо решила побывать там, где пролила кровь, была уверена, что найдет тот дом легко, стоит только попасть на Франкфурт-аллею.
Может, оттого, что волновалась, а может, оттого, что в вагоне было душно, она всю ночь не спала, лишь перед утром задремала, и ей приснилось, будто ее мужа Ивана фашисты ведут на расстрел. Она бросилась к нему, но поскользнулась и упала, а когда поднялась, он был уже мертвым. Лицо Веры Николаевны покрылось капельками холодного пота. Больше десяти лет он ей не снился и вдруг…
В Берлин поезд пришел ранним утром. О времени своего приезда Вера Николаевна никого не предупредила и сейчас, взглянув на часы, подумала, что доктор Каупт — директор научно- исследовательского института, куда она была приглашена, — еще спит, и звонить ему не стала. Взяла свой чемоданчик и вышла на привокзальную площадь, запорошенную снегом. Вера Николаевна подошла к остановке такси и через несколько минут оказалась на Франкфурт-аллее. Там отпустила машину, пошла пешком. Ей хотелось найти то место. Шла неторопливо, разглядывая дома, деревья и людей. У дома, показавшегося ей знакомым, остановилась, долго приглядывалась и, убедившись, что ошиблась, двинулась дальше. Постепенно прошла всю улицу, но знакомого дома так и не нашла. Ей стало грустно. Все эти годы она отчетливо представляла себе тот дом, которого не оказалось. Наверно, на его месте построили другой, подумала она. Потом нашла кафе, согрелась чаем и только после этого отправилась в институт.
Доктор Курт Каупт радушно встретил гостью, с которой уже не раз виделся в Советском Союзе, но с укором спросил:
— Почему не писаль? Я встречаль.
Каупт плохо говорил по-русски и поэтому сразу перешел на немецкий, понятный Вере Николаевне. Последних десять лет Каупт работал над сложной медицинской проблемой.
— Закончите работу и станете всемирной знаменитостью, — заметила Вера Николаевна.
Курт улыбнулся, спокойно ответил:
— Кто-то из русских сказал, что в медицине нет ученых, сумевших исчерпать свою тему… Да, я часто думаю, что многие проблемы, над которыми коптят ученые разных стран, давно можно было бы решить, если бы на место вражды пришла дружба…
В кабинете зазвенел телефон. Каупт, подняв трубку, кого-то внимательно выслушал, сказал «хорошо» и обратился к гостье:
— Вера Николаевна, вы не возражаете, если я вас оставлю одну минут на двадцать? Просмотрите пока эти материалы.
Каупт положил на стол перед Верой Николаевной папку с бумагами и, прихрамывая на правую ногу, вышел.
