Героя присвоили. Читал? Там кроме указа биография была напечатана. Не помню точно его фамилию, кажется, Бабанов. Был он до армии слесарем, вот как наш Степан Кузнецов. Служил, как все мы: подъем, занятия, в караул ходил. А однажды ночью провокация на границе. Бой. И получилось у того парня так: спать лег простым солдатом, а к утру героем стал!
– Читали в газете и по радио слышали. Не так просто все было! - возразил Скибов. - Парень командира погибшего заменил и весь бой командовал. Да командовал так, что победил в том бою. Ишь ты какой быстрый: бах-трах - и герой! Ты Жигалова заменить можешь?
– А что? - с готовностью встрепенулся Дыхнилкин. - Командовать всегда легче: «Становись!», «Разойдись!», «Не шевелись!», «Товарищу Дыхнилкину наряд вне очереди!».
Ребята засмеялись. А я глядел на них и думал: все мы любим Родину и, когда надо будет, сумеем за нее постоять. И каждый может героем стать - любому предоставлена такая возможность, как в песне поется. Но найдет ли в себе силы каждый, для того чтобы совершить подвиг? Это уже другой вопрос.
Молчал при этом разговоре только Кузнецов. Хорошо молчал. Не надменно: я, мол, себе цену знаю, а так, слушал всех внимательно, кивал, смеялся. Но ничего не сказал. И мне показалось, всем ребятам было ясно: именно Степан Кузнецов ближе нас к подвигу. Есть в нем то самое, что-то особенное, о чем мы говорили, но не знали, как оно называется.
Весь день волновался. Чувствую, в эту ночь обязательно совершу подвиг. Наверное, у меня такое состояние потому, что сегодня нам особенно много рассказывают о различных подвигах. Мы готовимся впервые заступить в караул. Это единственное место в мирное время, где солдат выполняет боевую задачу. Вот я и волнуюсь. Идти на выполнение боевой задачи - дело не шуточное. К тому же я уверен: у меня на посту обязательно что-нибудь произойдет и я отличусь. Хочется, чтобы это произошло побыстрее. Но, как нарочно, время тянется медленно. Нас бесконечно инструктируют: сначала сержант Волынец, потом лейтенант Жигалов, затем командир роты и даже замполит батальона.
И вот наконец ночь. Я на посту. В руках заряженный боевыми патронами автомат. Боевыми! Стоит только чуть нажать вот на этот крючок…
Во мраке за каждым кустом мне чудится шорох.
Нет, страха я не испытываю. Наоборот, хочу, чтобы враг напал на меня.
Это интересно. И я жду. Вслушиваюсь. Вглядываюсь. Придерживаю дыхание…
Ага! Слышу. Осторожные, мягкие, как у тигра, шаги… Но оказывается, это стучит мое сердце. Время идет. А на меня никто не нападает. Постепенно напряженность гаснет. Смешно, два месяца назад мама говорила: «Чтобы в одиннадцать часов ты лежал в постели». А теперь в три часа ночи я стою на посту с оружием в руках. Я часовой - лицо неприкосновенное. Могу убить - и суд меня оправдает. Потому что я выполняю боевую задачу и руководствуюсь только законом войны. А сколько таких, как я, от Чукотки до Балтики, от Кушки до Северного полюса! И не только часовые - пограничники, радиолокаторщики, летчики, ракетчики, радисты, телефонисты. Вот было бы здорово, если бы они прочитали в газете, что в эту ночь стоявший вместе с ними на посту молодой солдат Виктор Агеев задержал шпиона. Я вновь напряженно вглядываюсь в темноту и прислушиваюсь к шорохам. И вдруг топот сапог - это смена.
– Стой, кто идет! - кричу я во мрак и сам удивляюсь: «Голос у меня какой интересный, как у настоящего часового!»
Прошли сутки, отстоял я на посту все положенные мне смены. Врага так и не задержал. В казарму вернулся усталый и разочарованный. Столько готовился! Выучил назубок обязанности. И все напрасно. Обидно.
Когда ставил автомат в пирамиду, случайно услышал в открытую дверь канцелярии разговор лейтенанта Жигалова со старшиной Маем.
– А молодежь у нас ничего, - сказал Жигалов.
– Сначала все они старательные, привыкнут - накал сбавят.
– Это уж наша забота - поддерживать интерес к службе. Кстати, у некоторых сегодня может испортиться настроение. Сам помню, первый раз возвратился из караула, чуть не плакал - всю ночь ждал случая отличиться, и не удалось. Я пойду отдыхать, а вас прошу: обратите на это внимание, побеседуйте с людьми.
– Сделаю, товарищ лейтенант.
– Надеюсь.
Интересно, как он это выполнит? Наверное, опять соберет молодых на беседу. Этого сейчас не хватало! Спать хочется так, что глаза режет.
В курилке, где отдыхали наши ребята, я ждал, когда позовут на беседу. Вскоре пришел в курилку и старшина Май. Он подсел к нам. «Уж скорее бы провел он свою беседу, спать хочется, - думал я с тоской. - Сейчас еще курить будет».
– Что загрустил, Агеев? - спросил вдруг Май.
– Я не грущу, все в полном порядке, товарищ старшина.
– Ой, лукавишь, вижу, бродят в тебе какие-то мысли. Выкладывай, не стесняйся. Куришь?
– Нет.
– Правильно делаешь! Ну а теперь объясняй, почему загрустил?
Посмотрел я на старшину и подумал: «А что его бояться?»
– Есть кое-какие соображения.
– Давай.
– Только они, наверное, не совсем «положенные».
– Вот и разберемся.
– Скучно, товарищ старшина, проявить себя негде. Может быть, так вся служба пройдет?
– Может быть, - согласился старшина. - Если ты насчет караула, то этому радоваться надо. Вот представь себя на минуту диверсантом. Если перед тобой ходит часовой и внимательно вглядывается в темноту, держит оружие наготове, разве ты кинешься? Нет. Будешь поджидать, когда он задремлет или размечтается. Я не хочу сказать, что враг в прошлую ночь был около твоего поста. Но мог и оказаться. Караул - это, ребята, тоже поле боя: противника не видно, но он есть. И нападет он в самый неожиданный момент.
У Соболевского слиплись глаза, он клюнул носом. Старшина подмигнул в его сторону. Все засмеялись. Соболевский вздрогнул и выпрямился. Старшина весело сказал:
– Иногда в карауле такое случается - уму непостижимо. Вот со мной на первом году службы произошло ЧП, даже рассказывать неудобно.
– Расскажите, мы же свои, - попросили солдаты.
– Ну ладно. Слушайте! Был я, как и вы, солдатом.
И однажды назначили меня в караул. Да не куда-нибудь, а к знамени полка. Струхнул я сначала. А потом заступил на пост, огляделся. Вижу, ничего страшного нет: знамя стоит в нише, сзади и с боков никто ко мне не подойдет, ну а спереди я все вижу и чужого не подпущу. До того я успокоился, что, когда третий раз заступил на пост, скуку почувствовал. Была середина ночи, в штабе тихо, никого нет. Дай, думаю, присяду. Если разводящий со сменой пойдет, я его еще на подходе через открытую дверь увижу. Ну, около знамени, как вы знаете, всегда стоит денежный ящик. На нем я и примостился. Сижу отдыхаю, на дверь поглядываю. Отдохнул. Хватит, думаю, сидеть, скоро разводящий придет. И только начал подниматься, вдруг чувствую - брюки мои к чему-то прилипли! Мать честная, подо мной же печать! Я, значит, на нее уселся, она подтаяла и к штанам прилипла. Что делать? Подняться - печать нарушу, а потом скажут, что в ящике миллион был! Солдаты дружно засмеялись.
– Стал я думать: как быть? - продолжал Май. - Остаться сидеть - накажут: часовой при знамени - и вдруг сидит! Такого, наверное, никогда не было. Сорвать печать еще страшнее. Что я пережил за те минуты, сказать невозможно. В общем, досиделся до прихода разводящего. Тот как глянул на меня, так
