осмелится пойти против всех. Ну и по-свойски, по-солдатски поговорите с Дыхнилкиным. Командование сверху, вы снизу, неужели не приведем в должный вид этого разгильдяя? Я надеюсь на вас, старики! - сказал на прощание Жигалов.
Мы не советовались с Кузнецовым, что конкретно делать. Общая линия поведения ясна - показать пример дисциплинированности.
Вспомнил я свою запись об офицерах, свои оценки их действий и способностей. Придется добавить, что эти оценки меняются в зависимости от перемен, которые происходят в нас самих.
Жигалов первые месяцы службы казался мне притеснителем, жестким человеком. Я проклинал судьбу, что угодил в его взвод. Потом лейтенант покорил меня своим трудолюбием. Дальше открылись его чистота и верность долгу. Затем я обнаружил доброту и человечность. И вот наконец такая чуткость к Юрию Веточкину.
Сейчас дело не столько в Дыхнилкине, сколько в молодом сержанте. Жигалов хочет сделать из него командира отделения, иначе говоря, берет на себя заботу о нем. А ведь мог поступить проще: вернуть неподготовленного младшего сержанта на должность, не связанную с командованием, - в полку немало таких должностей.
Удивительный человек Жигалов. Но для меня он теперь не только командир и даже не просто образец военного. Мне хочется быть похожим на него во всем.
Предварительное обучение молодых солдат закончилось. Их распределили по ротам. В наше отделение пришли трое: Климов, Ракитин и Натанзон. Они еще не подкоптились на солнце, бледненькие, нежненькие.
Почему-то у молодых смешно торчат уши. Будто настороженные зайцы - ушки на макушке! У «стариков» тоже короткие прически, но совсем не лезет в глаза лопоухость. Может, потому что им все ясно и понятно?
Пополнение у нас хорошее, ребята смышленые, бойкие. Особенно выделяется Климов. Он окончил среднюю школу, много видел, много знает. В нем нет скованности новобранца - энергичный, предприимчивый. Ему все нравится.
– Хорошо! - говорит он. - Как в санатории, все расписано: когда зарядка, когда прием пищи, когда развлечения.
– Погоди, выведут в поле, там поразвлекаешься! - пугает его Дыхнилкин.
– Опять хорошо: люблю играть в казаки-разбойники!
– Лопух ты, салага зеленая, - говорит, обозлясь, Семен и, цыркнув презрительно сквозь зубы, уходит.
Климов снова в движении, бегает, хочет везде быть первым.
– Ты когда-нибудь уставал? - спросил его Степан.
– Конечно. Я от безделья устаю. Угнетает меня неподвижность. Одно время я штангой занялся, силу не знал куда деть. Пойду вечером, перекидаю железяк тонны две - легче становится. Потом пришлось бросить штангу. Мышцы тяжелые набивает, а мне эластичность нужна, у меня теннис хорошо идет. Второй разряд еще в школе имел.
У этого парня служба пролетит легко, нет в нем внутреннего сопротивления дисциплине, готов впитывать в себя все хорошее, что встречает на пути.
В автомобильном парке во время обслуживания техники Климов успел вычистить до блеска кузов машины, за рулем посидел, приборы рассмотрел и Жигалова порасспросил:
– А можно на водителя выучиться?
– Сначала свою штатную должность освойте.
– А если параллельно?
– Времени не хватит.
– Я найду.
Жигалов улыбнулся:
– Не надо искать, все придет в свое время: у нас предусмотрена взаимозаменяемость. Научитесь владеть всей техникой и оружием подразделения.
Второй новичок, Ракитин, похож на Скибова, такой же неторопливый здоровяк, но более простой и откровенный. Главное - разговорчивый. В первый же день все поведал о себе:
– Отец был шофером, в аварии погиб. Мать работала в МТС. Таскала меня туда же, не с кем было оставить дома. Бродил я по цехам, гайки да ключи были моими игрушками. Потом помогал ремонтировать тракторы, сеялки, изучил их до тонкости. Несколько раз хотел сдать экзамен на тракториста, и все знали - могу, но комиссия не допускала - мал. Когда расформировали МТС, работал в колхозе прицепщиком. Тракторист мне попался Иван-охотник, да не простой, а чокнутый на этом деле. Увидит гусей в небе - и все! Больше он не работник! Потом приспособились так: он уйдет с ружьем в лес, а меня на тракторе оставит. Оба довольны. Он гусей или уток стреляет, а я на тракторе пашу. Бывало, председатель наскочит: «Где Иван?» У меня готов ответ: «Здесь он, в лесок пошел, животом мается».
Так и работали. И деньги делили по совести, хотя для меня зарплата не главной была, первое дело - машина.
Лева Натанзон - еврей; в гражданке, наверное, был кудрявый, теперь на лице его самая броская деталь - большой крючковатый нос. Конечно, за эту «деталь» Натанзона с первого дня солдаты прозвали Руль. Прозвали без злого умысла, просто уж традиция такая: давать друг другу шутливые клички; мы даже старшего лейтенанта Шешеню, как известно, именовали Женьшенем. Но Дыхнилкин вкладывал в шутку свой смысл.
Однажды окликнул Натанзона:
– Руль, тебя старшина вызывает.
– Зачем?
– Другой автомат хочет дать.
– Какой другой?
– С кривым стволом, чтоб из-за угла стрелять.
Я хотел заступиться за молодого солдата, но вдруг произошло такое, чего никто не ожидал. Натанзон взял Дыхнилкина за грудки, притянул к себе и, глядя в упор, сказал:
– Я не знаю, кому из нас в бою потребуется кривое ружье. Но ты себе закажи кривую ложку. Если еще раз попробуешь так шутить, я сверну тебе скулы! Усвоил?
Все отделение грохнуло от смеха. Под «королем хулиганов» явно рушился трон.
Дыхнилкин это понял. Хищно вздернув плечи и страшно выкатив глаза - это его излюбленная поза, - он стал приближаться к Натанзону:
– Ах ты!…
Лева спокойно ждал. И, что было самое удивительное, слегка улыбался. Улыбочка эта была точно такая, как у фехтующих мушкетеров во французских фильмах. Чувствуя такую уверенность Левы, мы не стали разнимать. Дыхнилкин кинулся…
И все! На этом схватка кончилась самым неожиданным образом: Дыхнилкин лежал в нокдауне на полу. Лева поднял его. Глаза у Семена были мутные. Натанзон поддержал противника, пока тот пришел в себя.
– Теперь иди умойся, - добро, без тени злости сказал он Дыхнилкину. - И никогда больше не приставай к Леве Натанзону, потому что у него первый разряд по боксу.
Дыхнилкин, шатаясь, побрел в умывальник. Щадя его, мы молчали. Но как только захлопнулась дверь, опять дружно засмеялись.
– Ну и дал ты ему!
– Не переживет Дыхнилкин, зачахнет!
Лева, смущенно улыбаясь, спросил:
– Что, он хороший парень?
– Куда там! Горлохват!
