– Тоже пятнадцать.
– А об этом не подумал, - признался Семен.
– «…Отправился Скибов за запчастью, разбудил кладовщика. А когда в обратный путь тронулся, дождь пошел с морозным ветром. Но у Скибова армейская закалка, не повернул назад. Когда он пришел на полевой стан, вся одежда на нем была обледенелая, как панцирь. Он и есть настоящий богатырь. На костре оттаивали. Два года назад его в такую непогодь к девкам из хаты не выгнать было. А теперь он стал сознательный и полезный для общества человек. За что мы вас очень благодарим и передаем спасибо командованию и всей нашей родной Советской Армии. А извещаем вас об этом, потому как считаем, и вам приятно узнать о полезности своей работы.
Будьте здоровы и благополучны.
По поручению колхозников описал бухгалтер колхоза «Восход» Агапов».
– Вот, товарищи, - сказал растроганно Кудрявцев, - такое письмо - большая радость для нас, это высокая оценка нашей работы. Постарайтесь, пожалуйста, чтобы и в вашем труде или учебе всегда проявлялась армейская закалка. Пусть осуществляются ваши мечты: кто поступит в институт, кто на любимую работу пойдет, ну и, конечно, все станут женихами.
Присутствующие отозвались веселым гулом. Подполковник поднял руку:
– Но не забывайте, друзья, и об угрозе, которая постоянно нависает над миром. Может грянуть час, когда Родина позовет вас в ряды защитников. Поэтому не растрачивайте, что приобрели в армии, а постарайтесь держать себя в постоянной боевой готовности.
Мы хлопали Кудрявцеву долго.
После него выступил замполит подполковник Прохоренко.
– Есть в ракете прибор, - сказал он, - который во время ее полета устраняет постороннее влияние и держит ракету на заданном курсе. Прибор называется гироскоп. Притяжение земли, сопротивление воздуха, ветер, атмосферное давление - все это воздействует на тело ракеты, а гироскоп подправляет, помогает преодолевать эти влияния. У человека в голове тоже есть что-то вроде этого прибора, и называется оно идеологией. Каковы взгляды человека, таков и его курс жизни. Так вот, в некоторых из вас этот приборчик до службы в армии, как уже сказал командир полка, немножко пошаливал. Теперь у вас в этом отношении полный порядок. Армейская школа помогла все отрегулировать. Держитесь этого курса и в дальнейшей жизни, он не подведет!
Солдаты зааплодировали, но Прохоренко еще не закончил:
– В последние годы Советская Армия прошла два очень серьезных испытания. Первое - на идеологическую прочность. В Чехословакии. Где каждый солдат был не только вооруженным воином, но и политическим бойцом. Второе - конфликт на границе, где было показано и доказано, что ваше поколение достойные наши наследники. И оба эти экзамена наша молодежь выдержала с честью. Выдержит она и новые испытания, какими бы серьезными они ни были! Мы верим в вас!
И опять мы долго били в ладоши. Затем началось награждение. Солдаты, которых вызывали по списку, поднимались на сцену, и командир вручал одним часы, другим какие-то свертки, третьим грамоты. Степану дали набор для бритья, мне - книгу «Комиссары». Командир полка придержал мою руку и сказал:
– После окончания училища приезжайте служить в свой полк.
Возвратясь на место, я стал разглядывать книгу. Она была не новая, с библиотечной печатью. Замполит Прохоренко разрешил ее взять из библиотеки и подарить мне, еще раз подчеркивая этим мою будущую работу. На первом листе было написано: «Рядовому Агееву В. За добросовестную службу и отличную воинскую дисциплину. Командир полка подполковник Кудрявцев Н. И. Заместитель по политической части подполковник Прохоренко А. К.» В сиреневой библиотечной печати с надписью «Библиотека в/ч» была вписана буква «А». Никто не знает, что означает эта буква, ни командир полка, который вручил подарок, ни Прохоренко. «А» поставила Альбина. Это напоминание о ней. Грустное напоминание. Но что делать, если нет взаимного чувства.
…Мы разговаривали с Шешеней о последнем номере стенгазеты, которую я должен оформить перед отъездом. Говорили на ходу: я возвращался из клуба, где получил краски и лист ватмана. А Шешеня увидел меня на пути, перехватил и стал давать советы:
– Повеселее что-нибудь придумай, надо ослабить грусть расставания.
В это время мы проходили мимо молодого солдатика, который сидел в тени около казармы. Солдат читал письмо и счастливо улыбался.
– Нужно вставать, когда проходит старший, - мягко сказал Шешеня.
Солдат вскочил:
– Я не заметил…
– Что пишут из родных краев?
Солдат покраснел:
– Это от Вали, она о краях не пишет.
Шешене не хотелось быть навязчивым:
– Вот как, я не знал, что это от девушки. Не буду вам мешать.
Солдат почувствовал себя неловко:
– Ну что вы… Она ничего такого не пишет, хотите, почитаю?
Старший лейтенант улыбнулся:
– Ну что ж, читайте.
Парень расправил трепещущий от ветерка листок и стал читать:
– «Дорогой Петя, во-первых, сообщаю, что я жива, здорова, чего и тебе желаю на много лет твоей жизни. Без тебя в селе стало скучно. Ходили на танцы, но танцы не получились. Как ты уехал, нет хорошего гармониста».
Я смотрел на Шешеню и подумал, сейчас он для себя отметил: вот уже есть участник самодеятельности.
– «Петя, пришли свое фото, я мое послала. Может быть, ты меня уже забыл, тогда извини, навязываться не буду…»
– Гордая, - сказал Шешеня.
– Да.
– Так как же, не забыл?
– Нет.
– Будешь отвечать, напиши от меня привет, скажи, замполит кланяется, хочет, чтобы ты, Петр, стал участником ротной самодеятельности.
– Спасибо.
– Как служба в первые дни - тяжелая?
– Тяжести особой нет. Я кузнецом был. Работы не боюсь. Непривычно пока, но обвыкнусь, дело пойдет!
– Правильно, - одобрил Шешеня. Он посмотрел на открытое, бесхитростное лицо парня и, наверное, подумал: «С этим у меня хлопот не будет, человек трудовой, такие служат от души, без выкрутасов».
Мы пошли дальше, замполит опять заговорил насчет газеты:
– Ты поучи нового редактора… как его, Логинов, кажется? Опыт свой передай.
А мне стало немножко грустно. С нами все кончено. Мы - ломоть отрезанный. Шешеня теперь устремлен в будущее, у него новички на первом плане, их будет изучать, подбирать к их сердцам ключи. Сказал Шешене:
– Помните наш разговор о Кузнецове, когда я за него заступился?
– Помню.
– Вы тогда не отругали меня, даже голос не повысили, только потом объяснили, в чем я не прав.
Старший лейтенант загадочно улыбнулся:
– Двойное тебе спасибо.
– Почему двойное?
