— Это и жабе понятно, — нагло заявил вновь прибывший.
— Обратите внимание, лейтенант, — продолжал сыщик, — гражданин, судя по железной емкости, дояр, и нация его, судя по способу перемещения, — индус.
— Колодезный я по национальности, — сердито ответил посетитель, — и работаю в колодце.
Начальник пристально посмотрел на мужичка.
— Присаживайтесь, гражданин, — пригласил он, — место для ведер у нас в углу. Предупреждаю, в ваших интересах не сильно врать, а за содействие органам, — он снизил голос до шепота, — срок могут дать условно.
— Где вы были год назад, семнадцатого января, в десять часов вечера? — вдруг гаркнул он.
Колодезный глухо свалился с табуретки.
— Отпирается, — удовлетворенно сказал Ведеркин.
Мужичок очнулся и попытался сесть.
— Пятнадцать лет с конфискацией, — потерла сухонькие ручки бабуля.
Житель колодца упал в обморок вместе с табуреткой.
— Метод Смита-Кутузова, — довольно сообщил Картуз и показал на заявительницу.
— Гражданин колодезный, знакомо ли вам это лицо?
Мужичок приоткрыл глаза и оглядел старушенцию.
— До боли. Только проснешься, а она уже наверху с ведром.
— Гражданин колодезный, по показаниям гражданки Синюхиной, будучи вытащенным из воды, вы угрожали ей загрязнением в виде плевка, а это может квалифицироваться как акт массового поражения.
— Да, а ведром по голове? — возмутился представитель колодезной народности. — Может, у меня опосля тоже вся масса пораженная?
— Погодите, — остановил его Картуз. — Ведро у нас какое? Деревянное?
— Никак нет, — браво откликнулся помощник, — оцинкованное.
— Занесите в дело, — распорядился инспектор.
— Это ж надо! — охнул бородатый. — Отцы еще ковали, и по голове… Как не убила?
— Так-с, — Картуз прошелся вдоль книжных полок. — А что у нас имеется по ведру в Энциклопедии?
— Ваше благородие, госпожа деревня, — напевая, он углубился в дебри огромного тома, — ты кому-то ржи даешь, а кому-то…
Вот: «Ведро — цилиндрическая емкость, выполненная из дерева, железа и т. д. Изобретателем ведра считается дон Ведро, который в середине 16 века приспособил к своему рыцарскому шлему ручку для переноса. В честь него впоследствии емкость и получила свое нынешнее, хорошо нам знакомое название». Шарман, Ведеркин?
— А как же, Иван Иванович, — понимающе отозвался лейтенант.
— Далее, что у нас имеется по мед. экспертизе?
— Синяк имеется, — отрапортовал Ведеркин. — Размером с олимпийский рубль, цвет фиолетовый с лиловыми оплывами, штука одна.
— Интересно, коллега, — задумчиво сказал инспектор, — а подделать синяк можно?
— Запросто, — влезла старушка, — берешь коромысло…
— Смирно! — рявкнул Картуз. — Итак, согласно закону ВАГОНа за мелкомасштабное хулиганство на почве добрососедства и взаимопонимания, статья первая, пункт последний, обвиняемые Колодезный Колод Колодович и Синюхина Овсяна Андреевна присуждаются к посадке зеленых насаждений на улице Жбанной и поливке любимого кактуса инспектора Картуза.
— Не больше полстакана в день, — добавил Ведеркин от себя.
Глава вторая
Дело о 3-ей ремонтной бригаде,
или Сказка о семи богатырях и репке с нитратами
— Ну что ж, коллега, — сказал инспектор сияющему как начищенный сапог Ведеркину, — первый блин удался на славу. Можно сказать, на славу сыску. Без сметаны блинок, конечно, но и комков, как говорится, нет-с. Давайте-ка, мы это отметим. В сельском клубе общественного питания «Пирожок».
В кафе инспектор зашел, все еще смакуя вчерашний успех.
— Вот вам и пример метода Конана и Дойля, открытого еще великим Шерлок Холмсом!
Возле буфета молчаливо стояла третья ремонтная бригада в неполном составе. В молчании ремонтников чувствовался холод гаечного ключа. В их рядах зияла брешь. Видимо, недавний обед выхватил одного товарища из сплоченного коллектива тружеников отбойного молотка.
Перед бригадой, в слезах, с половником в руке, билась повариха.
— Да откудова мне знать! — рыдала тетка. — Она же с базы пришла, как всегда. Кто ж знал, что она его отравит! — И стряпуха снова заплакала.
Сердце душевного и сердобольного инспектора при этих словах сжалось в холодный кулак, как бывает всегда, когда человек уходит из жизни в расцвете сил, оставляя родителей на детей, а детей на комнату милиции.
Иван Иванович снял шапку и подошел к собравшимся. Он успокаивающе положил свою широкую руку на плечо бригадира, безмолвной статуей смотрящего на трясущуюся женщину.
— Мои соболезнования, — тихо произнес он.
Бригадир молчал.
— А где усопший?
— В туалете, — глухо ответил тот.
— Но почему туда? — удивленно поднял глаза сыщик.
— Потому что плохо ему.
— Кому? Усопшему?
— Не усопшему, а усохшему. Он от этого дела усох.
Тут повариха наконец увидела ВАГОНовцев и, всхлипывая, кинулась к ним.
— Гражданин Картуз, гражданин Картуз, честное слово, я не знала, с базы ведь, как всегда ведь… Веки инспектора сузились, глаза засветились дедуктивной мыслью. — А преступница… — он выдержал паузу под уважительными взглядами, — Репка! — Как же вы догадались? — удивилась повариха, размазывая слезы по всему лицу.
— Очень просто. По дороге в кафе мы встретили гражданина дедку, а также гражданку бабку с внучкой и всем зверинцем.
— И репка, если я не ошибаюсь, их профиль!
— Шарман, Ведеркин?!
— А как жесь, Иван Иванович, — довольный начальником и другом отозвался лейтенант.
— Граждане, — обратился Картуз к собравшимся, — это дело мы берем на себя. Как говорится, где проедет наш ВАГОН, там порядок и закон! А ничего девизик! Лейтенант, вам задание, крупными буквами лозунг над участком. Шарман?
— А как жесь, Иван Иванович, — браво ухнул Ведеркин!
С утра следующего дня Ведеркин, свесив на бок язык, аккуратно выписывал белой краской буквы по зеленой как луг полоске материала, сшитой из ношеного сарафана боевитой соседки. Яркие цветочки, рассыпанные по транспаранту, радовали глаз и поднимали настроение.
Картуз в это время прочесывал энциклопедию в поисках слова «Репка».
Иногда лейтенант оставлял высокое искусство росписи по сарафанам и замирал, прислушиваясь к неясному шепоту из-за стены.
