наши «тертые калачи», наши «стреляные воробьи» — Томи и Родриго, схватились за «руководства».
Теперь, перед Страшным судом, мы поняли, почему Фа называет их «библиями».
Только Део поднявшаяся суматоха никак не коснулась.
— Мне эта буча без мазы. Меня от нее колбасит.
Зато от телевиденья его не «колбасило». Дни напролет он смотрел новости, комедийные шоу и даже прогноз погоды. Голова его постепенно превращалась в телевизор.
Перед экзаменом нам дали несколько дней на отдых. Но перед смертью мы, конечно, не могли надышаться.
Нарушая все запреты, я стал брать еду в комнату, чтобы не отрываться от «руководства». Я уже не разбирал, что сейчас за окном день или ночь. Сон слился с явью. Я научился подобно дельфину спать одной половиной мозга, пока другая работала. Я превратился в одностороннего человека.
Я прочитал свои конспекты сто раз. Но каждый раз находил новые, каким-то образом непрочитавшиеся материалы. Мои записи напоминали калейдоскоп, в котором всякую секунду складывалась новая картина. Я понял, что борьбы этой мне не выиграть никогда. Оставалось надеяться на случай и на внезапный прилив гениальности.
К тому же выводу, по отдельности, за день до экзаменов пришли все мои однокурсники. Но выводы они из этого сделали совершенно разные.
Наянго с утра уехал в церковь и вернулся лишь на границе глубокого вечера и ранней ночи.
Кумар молился в своей комнате.
Мриген ел столько, будто бы хотел наесться на всю предстоящую жизнь.
Томи с задумчивым выражением сидел в гостиной и смотрел абсолютно выключенный телевизор.
Ханна и Мелисса разговаривали о том, как печь пироги с грибами.
Део слушал Боба Марлиха.
Только Родриго нигде не было видно.
— Где Родриго, Део?
— А? — сказал Део, вынимая одно ухо из-под наушника. — Какой базар?
— Родриго, говорю, где?
— Чувак во Францию ломанулся. Тачку за бабло взял и поскакал.
— Какую тачку?
— Фордешник.
— Как это он поехал на машине по проливу?
— Ну ты, перец, какой-то недогоняющий. Тачка-то на пароме стоит. А паром едет. Чувак завтра прикатит. Допер?
— Допер, — говорю. — Чего ж тут не допереть? Все ясно.
Не ясно только было, каким образом я завтра сдам экзамен.
Я понимал, что возможность внезапного озарения почти равняется нулю. В схожей ситуации терпящие бедствие моряки отправляют в радиоэфир сигнал «СОС», а уже потерпевшие его кидают в море бутылки с записками.
Фа советовал нам, в случае непонимания материала, подниматься к нему. Но страшно было подниматься к профессору. От одного взгляда его глаза с завернутым веком студент мог провалиться под пол. Только лучше уж провалиться самому, чем провалить экзамен.
Однако пол в кабинете Фа, хотя и скрипел под моими ногами, все же не проваливался. Но провалившемуся мне, было бы все же легче.
Сознавая, что отрываю профессора от важных дел, от писания статей и подготовки лекций, я краснел, как очень быстро созревающий помидор.
— А! Товаришш! — неожиданно радовался Фа. — Какие дела?
— Плохие. Плохие мои дела.
— Кам он! — говорил Фа. — Да ладно!
— Точно говорю, плохие.
— И что же у нас плохого?
— По-моему, все.
— А точнее?
Я перечислял, что именно мне казалось плохим, а Фа вдруг зачем-то начинал мне рассказывать, о проекте на острове Биоко. В нашей стране этот остров известен под веселым названием Фернандо-По.
— Ученые, — объяснял Фа, — разработали компьютерную трехмерную модель острова. С вулканом, с реками, со всеми делами. В эту программу заложены данные о всех существующих на острове животных. Она может предсказать, что произойдет с ними, если на остров, например, обрушится цунами…
Фа вдруг замирал, внимательно глядя на меня, и я понимал, что он ждет моего восторга.
— Здорово! Ну, дела! Ух, ты!
— Правда же? Ну, если ты закончил со своими вопросами, то я еще поработаю.
А я с ними и не начинал.
Дело в том, что великий Фа, объяснив материал один раз, никогда не пытался своего объяснения повторить. Он понимал, что студент просто еще «не дошел» и незачем метать перед ним бисер. Однако он не «отшивал» студента, а предлагал ему какую-то историю, которая разжигала непонявшего, заставляла работать над собою и, в конце концов, понимать.
Но много ли можно понять за день, оставшийся до экзамена? При мыслях о Судном дне у студентов охладевала кровь и происходили судороги. Сердце то останавливалось, то вдруг начинало стучать как колеса опаздывающего поезда.
Встречаясь в полутемных коридорах, мы не узнавали друг друга. Вместо приветствий мы перекидывались фразами и целыми абзацами из «руководства по сохранению редких видов».
Прогуливаясь по двору, раскладывая вещи в шкафу и даже умываясь в кафельной ванной, я думал о разнообразных способах сохранения природы и удивлялся, почему при таком большом их количестве природу до сих пор не сохранили?
Сны оборачивались кошмарами. Во снах ко мне являлась комиссия, наблюдающая за работой английских зоопарков, и требовала доказать, что я — не козел. Я показывал комиссии свой паспорт, но в нем почему-то не говорилось, что я — не козел.
— Козел ты или не козел, — отвечала комиссия, — а за козла все ж таки ответишь.
Наши студенческие головы пухли, увеличивались в размерах, и взлетали воздушными шарами к облакам над Ла Маншем.
Там их подхватывали теплые ветры и несли на юг.
Пролетая над Африкой, наши головы наблюдали обрывки и огрызки лесов, в глубине которых, обняв друг друга от страха, затаились последние дикие животные.
Не было видно никаких стай и никаких стад, если не считать коровьих. Зато повсюду бродили люди с палками, ружьями и камнями, разыскивающие животных. Не найдя их, люди кидались друг на друга.
От увиденного наши головы наливались свинцовой тяжестью, летели вниз и с размаху падали на плечи. Свинец выливался из головы в тело, и тут мы особенно ясно понимали, что жизнь сейчас тяжелая.
Чтобы дать отдых мозгам, за едой мы говорили на темы, не касающиеся природы и ее охраны.
Мы толковали о способах приготовления национальных блюд, обменивались рецептами. Обещали чего-то приготовить.
— А вы знаете, что такое куличи? — хитро прищуривался я.
— О! Кулитши?
— Нужны мука, яйца, изюм, а больше почти и ничего. Главное в куличах — форма. Пеньком!
Мои товарищи удивлялись такой странной форме, записывали необыкновенный рецепт и обещали попробовать приготовить.
От мысли, что я могу приехать в Африку и попасть на куличи, мне становилось весело.
За двенадцать часов до экзамена я начал ощущать время физически. Хотя я ел, ходил, а то и лежал,
