— Ключ был найден у нашего врага. — Штейн посмотрел пастору в глаза.
Хинцман дрожащими руками вытащил из кармана свой ключ.
— Нет, это невозможно. Вот мой ключ, и он единственный. Что это значит?
— Какие взаимоотношения были у вас с учителем Восольским? — спросил капитан.
— С учителем Восольским? Ключ нашли у него? Как он посмел! Иногда он навещал меня… Интересовался историей… Давно он у меня не был. Видит бог, это правда. Учитель — один из ваших, а послушайте, что он говорил! Церкви будут снесены, верующих будут преследовать. Одним словом, настанут другие времена. Я переписываюсь со многими пасторами, спрашивал у них, верно ли это, но они ничего не знают. Я даже рад, что Восольский ко мне больше не приходит.
— Вы ему доверяли, господин Хинцман? — Берген пристально посмотрел на пастора.
Хинцман опустил голову.
— Мы все грешны перед богом, господин Берген. У каждого свой грех.
— Господин Хинцман, вы недавно рассказывали младшему лейтенанту о следах в часовне. Пожалуйста, покажите мне, откуда они шли, — попросил капитан.
Через полчаса Штейн держал в руке пластмассовую трубочку, которая была спрятана под полом. Отвернув крышку, он вытащил тонкий лист бумаги, исписанный цифрами и непонятными знаками.
— Господин пастор, вы знаете, что это такое?
— Нет.
— Это шпионское донесение. Скоро мы узнаем его содержание.
Хинцман растерялся.
— Боже милостивый, в святом доме! — побледнев, воскликнул пастор. — Это…
— Видите, это допустил сам бог и ваша доверчивость, господин пастор. Это послужит вам хорошим уроком. Вам придется пойти с нами для выяснения некоторых обстоятельств, понимаете?..
— Понимаю, господин офицер. Я сделаю все, что в моих силах. Видит бог, я не виноват. Одну минуту… — Он подошел к алтарю и стал смотреть на распятие. Губы его беззвучно шевелились. Хинцман повернулся к Штейну. В глазах у пастора блестели слезы.
— Я готов!
* * *
В это утро на табачной фабрике царило необычное оживление. Взволнованные девушки задолго до начала рабочего дня собрались за столами. Что произошло ночью? Высказывались предположения, делались самые различные выводы. Но всем было ясно одно: учитель Восольский — преступник. Он поджег школу и схвачен на месте преступления. Барбара Френцель убита или тяжело ранена. Арестован незнакомец и ранен один пограничник. Но почему задержали пастора? Какое он имеет отношение к поджогу?
Мария Фобиш не принимала участия в обсуждении. Она была счастлива: Юрген, ее Юрген, как она про себя называла его, потушил пожар в школе я задержал Восольского до прибытия пограничников.
Когда в цех вошел Эрмиш, его сразу окружили со всех сторон. Посыпались вопросы.
— Успокойтесь, девушки. Пока ничего не могу вам сказать. Восольский — шпион. Он работал по заданию западногерманской разведки. Подробности узнаем в ближайшие дни.
— Почему задержали пастора? — спросил кто–то.
— Не знаю. Вероятно, понадобился. Говорят, с часовней что–то неладно. Ну, пошли, приступайте к работе!
Постепенно все успокоились. Эрмиш огляделся. Он искал Ганни Манегольд, но она еще не пришла. Мастер посмотрел на часы. До начала работы оставалось пять минут. Знает ли Ганни, что Фриц Кан ранен?
Эрмиш подошел к двери и стал смотреть на улицу. Вот и она.
— Доброе утро, Ганни.
— Доброе утро, мастер, — ответила девушка, глядя в сторону.
Эрмиш пригласил Ганни к себе в кабинет и предложил сесть.
— Что случилось, мастер?
— Послушай, Ганни, что с тобой творится? Что–нибудь случилось дома?
Ганни потупила взор.
— Что может случиться, мастер? Я… я просто неважно себя чувствую в последнее время. Потом эта стрельба ночью… Я так и не смогла больше уснуть.
Эрмиш подошел к столу.
— Ты знаешь, что произошло ночью?
Тон, каким был задан этот вопрос, заставил Ганни поднять глаза.
— Нет. Я не вставала, но слышала выстрелы и видела пожар. А что случилось?
— Послушай, Ганни. Сегодня ночью арестовали учителя Восольского. Он поджег школу. И еще: ранен Фриц.
Ганни с ужасом посмотрела на Эрмиша и, зарыдав, опустила голову на стол.
— Успокойся. Рана не опасна. Через несколько недель он будет здоров. Барбара Френцель — та, что гостила у учителя, оказалась шпионкой…
Ганни вскочила, не дослушав мастера до конца. Мокрые от слез глаза горели ненавистью.
— Что вы говорите, мастер? Шпионка?! — Девушка схватила Эрмиша за руки. — Что с ней?
Эрмишу было непонятно волнение Ганни.
— Она убита. Френцель стреляла в Фрица. — Ганни пошатнулась.
Мастер подхватил ее и усадил на стул. — Ганни, что с тобой?
— Убита… Стреляла в Фрица… — едва слышно прошептала девушка.
Эрмиш решил отправить Ганни домой.
— Все будет хорошо. Иди, Ганни, домой. Завтра все выяснится.
* * *
Рано утром бургомистр созвал активистов — членов группы содействия пограничникам — и в общих чертах рассказал о событиях минувшей ночи.
Франц Манегольд в это время завтракал. Он никак не мог поверить в то, что в тихой, глухой пограничной деревушке могла действовать шпионская группа. И что самое невероятное — в часовне был устроен потайной почтовый ящик! Храм божий использовали в грязных целях! Манегольд всегда верил в святость церкви, хотя религиозные убеждения его были неустойчивы.
— Почему же все–таки задержали пастора? — задавал он себе вопрос. — Неужели он был с ними связан? Часовня… Ничего невозможного нет…
Лене с ужасом посмотрела на мужа:
— Франц, не греши! Ведь это наш господин пастор!
— Подумаешь, пастор, — проворчал Манегольд. — Среди них тоже бывают белые вороны. Но ты права. Хинцман не так плох…
Внизу хлопнула дверь. Кто–то поднимался по лестнице.
Манегольд нахмурился.
— Ганни? Почему она дома? — Старик хотел подняться со стула, но жена удержала его.
— Ешь, Франц, я сама посмотрю.
Лене вошла в комнату Ганни и в испуге остановилась. Девушка, бледная как полотно, с печальными и мокрыми от слез глазами, стояла посредине комнаты. Лене Манегольд на какое–то мгновение растерялась, но потом быстро взяла себя в руки.
— Ганни, что с тобой?
— Фриц… ранен. Она в него стреляла. Теперь она мертва… — еле слышно прошептала Ганни.
Лене Манегольд не поняла. Муж ничего не говорил ей.
— Кто стрелял, Ганни? Кто убит?
Девушка пришла в себя. Боль и горечь, накопившиеся за последнее время, вылились наружу.
— Мама, эта Френцель — та, что из Берлина, — шпионка. Фриц попался ей на удочку. Потом она в него стреляла… — Ганни, рыдая, бросилась на кровать. Ее трясло как в лихорадке. Мать только теперь поняла, в чем дело. Она искренне жалела дочь.
