милость, так и на самую отравительную жестокость. Он, казалось, был покрыт некой скорлупой, нерушимым гранитным панцирем, проникнуть сквозь который, коснувшись души рыцаря, было невозможно. А, быть может, давно уже и не было ее, этой души, у воина, целиком обратившегося в камень, такого же холодного и твердого в решениях.
Маг, которого с Эрвином роднил несколько лет совместных скитаний, никогда не видел своего товарища по походам пьяным, хотя прочие наемники, даже рыцари, примкнувшие к вольным отрядам, никогда не отказывали себе в хорошей выпивке. Порой после штурма какого-нибудь города или даже замка все улицы, все укромные закоулки были завалены телами мертвецки пьяных солдат удачи, если только среди них не находилось достаточно жесткого и авторитетного вожака, способного поддержать дисциплину даже в вольнице наемников. И только Эрвин почти никогда не пил, а если и пил, то хмельное вино не брало его.
Столь же равнодушен изгнанный принц был и к женщинам. Он не брал силой красавиц в покоренных городах, хоть обычно воины считали это своим священным правом, а ему, рыцарю, первому во всяком сражении, могли достаться не простые горожанки, а благородные дамы. Никто не посмел бы роптать, потащи Эрвин дочь или жену какого-нибудь благородного сеньора или хотя бы зажиточного торговца за волосы в свой походный шатер. Но он словно чурался таких развлечений, и еще большее равнодушие проявлял к тем, кого порой именовали жрицами любви, что неизменно сопровождали любое войско, даруя отдых уставшим ратникам.
Только в гуще боя, в кипящем котле яростного сражения, Эрвин, признанный многими вождь, великий воин, давал волю своим чувствам, и никто не мог устоять перед клином латной конницы, если на острие атаки мчался, потрясая копьем, альфионский воин. Словно какая-то странная жажда неотступно терзала лишенного наследства принца, жажда, утолить которую могла лишь горячая кровь.
- Мы высадились на остров, не будучи обнаружены его обитателями, - продолжал рассказ Кратус, тоже уставившись вперед, туда, где извивалась лента дороги. - Но по пути к той гробнице, о которой я поведал тебе, господин, мы прошли слишком близко от одного из их поселков. Я опасался, что скельды обнаружат наше присутствие и попытаются остановить. Не было сомнений, что за покушение на их святыню нас ожидала бы смерть, и я решил ударить первым. Набросив на поселок заклятье оцепенения, оставалось только пройти по этому прибрежному селению, добив неподвижных его обитателей. Все их хваленое воинское искусство оказалось ничего не стоящим перед настоящей магией, - усмехнулся колдун.
На самом деле, все прошло не так просто. Не рассчитав свои силы, Кратус отдал слишком много на создание этого заклятия, да иначе и быть не могло, ведь сковать призрачными, не от этого не менее прочными, цепями нужно было не одного и даже не десять человек, а, без малого сотню. Не всякий боевой чародей справился бы с такой задачей так быстро, как Кратус. При этом его сил еще хватило, чтобы затем открыть зачарованный сотни лет назад путь к усыпальнице, надежно укрытой высоко в горах.
- Лишь один из скельдов, настоящий богатырь, избежал действия моих чар, - честно добавил маг. - Он встретил нас с оружием, и смог сразить одного из моих спутников, но остальные быстро разделались с ним. Право же, - ухмыльнулся с явным презрением чародей, - псы, обитавшие в том селении, доставили больше неприятностей, встретив чужаков, нас, оскаленными клыками, ведь на животных магия, рассчитанная на человека, почти не действует.
- Стоило ли проливать столько крови? - сухо спросил вдруг Эрвин. Кратус не мог заподозрить его в излишней жалости, а потому понимал, что сейчас принц рассуждает просто о целесообразности такого поступка, который, конечно, не мог не привести родичей убитый в настоящее бешенство.
- Они могли увидеть нас, учуять, - Кратус пожал плечами. Он тоже не имел глупой привычки жалеть тех, чьи жизни сам же и отнял. - Кроме того, остров не велик, а потому, пока мы бродили по горам, ведь точного места не знал никто, жители того поселка могли послать за подмогой. Я, конечно, смог бы пробиться, ведь у островитян нет ни единого мага, тем более того, кто владеет хоть чем-то, напоминающим боевые заклятья. Но это означало бы лишь, что придется пролить еще больше крови. Ты не знаешь, господин, на что способны эти демоны в человеческом обличии, - произнес чародей, качая головой. - Это единственные бойцы во всем известном мире, способные справиться с настоящим магом при помощи обычной стали, и не только я, но даже и много более сведущие в Искусстве мастера не рискнули бы сойтись с ними грудь на грудь.
То, что несколько лет назад в одном из захваченных замков, в каморке неумехи, считавшего себя магом, Кратусу удалось найти старинную книгу, можно было считать чудом. Из этого труда, по сути, путевых заметок, чародей узнал, какое сокровище древности могло храниться на затерянном далеко на востоке, среди океанских просторов, островке, населенном странным народом. Именно с того томика, труда неизвестного автора, все началось. Эта книга стала причиной долгого и опасного похода на север, за Ледяные Зубы, и не менее опасного плавания, завершившегося, однако же, полной удачей, о какой Кратус боялся даже мечтать. И если ради того, чтобы обрести это бесценное сокровище, пришлось пролить немного крови, или даже много, то оно того стоило.
- И они не гнались за тобой, - равнодушно поинтересовался принц. - Не отрядили погоню, не пытались вернуть украденное? Если это племя так ценит то, что ты звал на Скельде, они не могли оставить ваш визит безнаказанным, пусть бы даже никто из их родичей не погиб.
- У скельдов нет кораблей, - довольно произнес маг. - А когда они обнаружили наше присутствие, мы были уже во многих милях от этого острова. Все, что им остается, это в бессильной ярости метаться по берегу, потрясая оружием.
- А моряки? - коротко спросил Эрвин. - Они могли что-то видеть, о чем-то догадаться.
Время для решительных действий приближалось, но Эрвин, способный быть не только безрассудно смелым, но и невероятно осторожным, точно битый зверь, опасался, что случай, которому есть место всегда и везде, сможет разрушить план, создававшийся долгое время. И Кратус хорошо понимал его, предпочитая до поры быть тихим и неприметным, чтобы в нужную минуту ударить внезапно, точно, не оставив противнику ни малейшего шанса на то, чтобы отразить эту молниеносную атаку.
- Моряки отныне не смогут рассказать ничего, - помотал головой чародей. - Даже способностей настоящего некроманта, которых ныне уже не осталось, будет мало, чтобы развязать им языки. Никаких следов, милорд, - уверенно молвил Кратус. - Никто и ничего не узнает прежде, чем мы сами захотим заявить о себе.
- Я доволен твоей предусмотрительностью, маг, - процедил сквозь зубы принц, никогда не бывший особенно щедрым на благодарности и награды, возможно, просто потому, что кроме собственного слова ему нечем было наградить верных слуг и соратников.
Отряд ехал по пустынной дороге на север, и Кратусу вдруг показалось, что они так и будут двигаться, без передышки, без малейшей задержки, пока впереди не покажется Фальхейн, город, который его господин покинул многие годы назад не по своей воле, и куда страстно желал вернуться. Если, конечно, этот голем, внешне похожий на человека, но внутри холодный, точно ледяная глыба, мог еще чего то хотеть, о чем-то мечтать.
Но чародей ошибался, ибо, хоть Эрвин и стремился вновь ступить на улицы древней столицы, города, где он вырос, где стал юношей, и мог бы стать мужчиной, сейчас спешил вовсе не туда. Он умел усмирять свои желания, изгнанный наследник престола, каждую ночь видевший один и тот же сон - девушка, скорчившаяся от боли у ног охваченного безумием короля, тусклое сияние неестественно плавно вздымающегося над головой клинка, а затем - короткий крик, обрывающийся на выдохе.
Прошли годы, но он помнил все, и безумный блеск в глазах Хальвина, и немую мольбу, сквозившую во взгляде Сириллы, и хриплое дыхание удерживавших его из последних сил королевских гвардейцев, и пламя, гулкое, нестерпимо яркое, охватившее древнее святилище. А еще - испуганное лицо своего нареченного брата, Эйтора, на краткие секунды усомнившегося в том, что власть, манящая, такая соблазнительная, стоит боли и страдания ни в чем не повинных людей. Усомнившегося, но скоро сумевшего совладать с неуверенностью, убедив себя, что высшее благо оправдывает ту малую кровь, что неизменно должна была пролиться ради его достижения.
Он не забыл ничего, и сейчас приближался миг расплаты, час, когда он, Эрвин Альфионский, сможет взять кровью за кровь и болью за боль, воздав каждому то, что причитается ему по заслугам.
