- Я иду, брат мой, - прошептал Эрвин. - Ждешь ли ты меня, Эйтор? Чувствуешь ли мою ненависть? Ты получил немало, так пришла пора расплачиваться за все!
Видит Судия, он долгие годы сдерживал себя, намертво замкнув где-то в темных глубинах своей души все чувства, загнав в самое нутро горе, не отпускавшее принца уже двадцать три года. Но теперь, чем ближе Эрвин оказывался к заветной цели, к королевскому дворцу, за прочными стенами которого таился единственный из оставленных в живых всемогущим временем его врагов, словно на потеху изгнанному наследнику Альфиона, тем труднее становилось сдерживать себя. И тем чаще в ночных грезах являлась Эрвину его Ильма, тем чаще он видел ее лицо, искаженное гримасой страха, и взгляд ее, направленный вовсе не на клинок, занесенный над головой девушки для последнего удара, а на него, того, которого она искренне полюбила, не за богатство или происхождение, а просто потому, что он был таким, каким был. И во взгляде этом была бесконечная мольба о помощи. А он, Эрвин, не мог спасти свою возлюбленную, не мог отразить предназначенный ей удар, не мог принять его своим телом.
- Грядет он, час возмездия, - твердо вымолвил вернувшийся на родину изгнанник. - И кровь твоя, Эйтор, брат мой, сама твоя жизнь, станет твоим нам запоздалым свадебным даром.
Слышал ли кто-нибудь вырвавшиеся откуда-то из нутра, из глубины души Эрвина слова, полные ненависти и боли? Возможно, так и было, но никто, ни воины, верные слуги опального принца, прежде не раз рисковавшие жизнями ради него, и готовые сделать это вновь, если такова будет воля их вождя, их господина, ни Кратус, подмечавший многое, творящееся вокруг, но научившийся делать вид, что глух и слеп, когда это было выгодно.
Дорога поднималась по склону холма, густо поросшего ольхой, и когда всадники достигли его вершины, их взорам открылся замок, возвышавшийся примерно в двух милях, в центре обширной долины. Над стенами из красного камня гордо реяло знамя, разбитое на четыре части, первая и третья - горностаевый мех, а во второй и четвертой - серебряный грифон на пурпурном поле. Древний герб, овеянный славой минувших веков, герб, известный каждому в королевстве. Род Кайлусов был одним из сильнейших в Альфионе, и их вассалам принадлежал почти весь юг, точно так же, как север королевства был поделен между Фергусами и Грефусами, вечными соперниками.
Некогда Кайлусы, на чьих землях находились богатейшие серебряные рудники, считались богатейшим дворянским семейством, почти равным по влиянию королевской династии. И после того, как на престол вместо Эрвина взошел чужак, не имевший достаточно прав на наследование короны, многие ожидали, что именно Кайлусы возмутятся, решившись основать собственное, пусть и очень маленькое, королевство. Но серебро иссякло, земля перестала даровать драгоценный металл, и богатство лордов полуденных земель растаяло, а вместе с ним исчезла и часть их мощи. Конечно, остались верные вассалы, но тех оказалось не так много, чтобы открыто спорить с Фальхейном. И все же благородные лорды хранили верность тому, кого многие величали истинным правителем.
- Кажется, Кайлус потрудился на славу, - едва заметно усмехнувшись, произнес остановивший коня, чтобы подольше насладиться зрелищем, Эрвин. - Они сумели склонить многих хотя бы явиться сюда, а это значит, семена сомнения запали в души многих, и власть моего братца не так прочна, как кажется из-за высоких стен столицы.
Действительно, над башнями красного замка развевался не только штандарт его хозяев, но и еще не менее десятка знамен, цвета которых тоже были вполне узнаваемы. Ветер трепал пестрые полотнища, громко хлопавшие под его яростным натиском.
Главы многих сильных и знатных родов со всего юга Альфиона собрались там, за стенами высотой восемь саженей, на которых несли службу многочисленные и бдительные воины. Возможно, эти лорды еще не догадывались, из-за чего они съехались сюда, и Эрвин спешил сорвать завесу тайны.
- Что ж, проверим их верность. - Принц, вернувшийся из добровольного изгнания, пришпорил коня, так, что замешкавшимся воинам пришлось догонять его. - Вперед!
Выстроившиеся клином всадники помчались вниз по склону. Подгоняемые наездниками кони хрипели, взрывая копытами рыхлую землю. Казалось, полтора десятка всадников вознамерились атаковать настоящую крепость с мощными стенами и, наверняка, скрывающимся за ними многочисленным и отлично вооруженным гарнизоном. Оттуда, с башен, осененных трепещущими под порывами ветра штандартами, это могло бы показаться просто смешным, бросаться с мечами и кинжалами на настоящую цитадель. Стражи, охранявшие замок, могли от души повеселиться над кучкой безумцев, не иначе, просто рехнувшихся.
Затея, кстати, могла быть не такой уж откровенно глупой, ведь чего стоили все эти стены и башни против настоящего боевого мага, у которого в запасе было довольно времени, чтобы совершенствовать свое искусство в настоящих схватках с решительным и жестоким врагом. Но сейчас всадники мчались к казавшимися монолитным стенам вовсе не для боя, хотя позже, в этом никто из них не сомневался, сражений им достанется с лихвой. И воины, охранявшие твердыню, знали об этом, ибо давно уже поджидали припозднившихся гостей.
На стенах заметили появление небольшого отряда. Кратус заметил мелькающих меж зубцов, гребнем венчавших стену, людей, воинов в доспехах и с оружием. Но вместо того, чтобы трубить тревогу, стражники поспешно открывали тяжелые створки. Замок гостеприимно распахнул ворота перед явившимся из небытия наследником короны.
Глава 11 Странности странствий
Мелочи, они потому так и называются, что людям свойственно не замечать их. Но они жестоко мстят за самонадеянность, порой неузнаваемо изменяя судьбу. Самое, пожалуй, незначительно событие, может привести к невероятным последствиям, подобно тому, как скатывающийся по склону камешек рождает лавину. Порой сложно понять, в какой миг каждый ступает на тот, а не на другой путь, и что заставляет сделать первый шаг, потому многим свойственно принимать все, что они встречают на своем пути, как неизбежность, объясняя все судьбой, волей рока, предопреденностью. Так, мог ли чужеземец, простой путник, переступив порог обычного трактира, такого же, как сотни ему подобных, стоящих вдоль всех дорог, представить, что, покинув его, обретет верного товарища, и новую цель, которая поведет его дальше? Наверное, нет. Во всяком случае, рыцарь Бранк Дер Винклен, обычно не задумывавшийся над превратностями судьбы, не предполагал ничего такого, когда направил своего коня к видневшемуся вдали строению, над входом в который красовалась неразборчивая, давно выцветшая вывеска.
Путешествия рыцаря, лишь недавно переступившего границу Альфиона, шло вовсе не так, как он задумывал. Возможно, реши он однажды направиться в другую сторону, ничего бы не случилось, но что сделано, то сделано, и вон оказался один в чужой стране, без верных слуг. Даже конь, одежда и золото, тихо позвякивавшее в кошельке, крепко привязанном к поясу, не принадлежали ему, и только меч, верный клинок, откованный в самом Нивене, напоминали о том, кем он был. Но рыцарь не унывал, здраво рассуждая, что все могло быть и хуже. Не все было гладко, но зато он приобрел себе нового друга, которому и был благодарен за то, что смог продолжить путешествие. А ведь там, на лесной дороге, рыцарь уже попрощался с жизнью, не веря, что помощь придет, ведь в этом глухом краю ему не на кого было рассчитывать. К счастью, в тот раз он ошибся, хотя в первые мгновения своего возвращения к жизни пожалел, что не испустил дух сразу.
Первым, что увидел пришедший в себя рыцарь, было голубое небо, почему-то сжавшееся до размеров носового платка. Сфокусировав взор, дьорвикский дворянин понял, что округ его мгновение назад безжизненного тела, распластавшегося посреди пыльного тракта, столпилось не менее полудюжины людей. И лица этих мужиков, заросших нечесаными бородами едва ли не по самые глаза, не внушали доверия.
Дер Винклен первым делом подумал, что это разбойники, убедившись, что все их жертвы умерли, решили вернуться и обобрать остывающие тела. Вероятно, обнаружив, что один из путников жив, сейчас эти люди просто добьют его, благо особых усилий на то, чтобы расправиться с одним тяжело раненым
