Всяко третье размышленье

— Ничего ты не видел, — заявляет его сестра.

— Может, на семилетие? — обещает то ли Мама, то ли Папа, а второй из супругов говорит:

— Пора спускаться, пока еще лестницу видно. Hasta mañana, О sole mio[24], — извините за выражение.

А на веселом возвратном пути в Бриджпорт, в разгар болтовни между обитателями переднего и заднего сидений и новых разговоров о солнцеворотах и равноденствиях, мистер Проспер с насмешливой важностью предостерегает всю нашу команду:

— Главное — помнить о том, что говорит нам Писание: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом».

— «Екклесиаст», три, — дает справку его жена, обучающая детишек еще и в воскресной школе бриджтаунских методистов-протестантов.

2 Зима

Чем и завершается «Солнцеворотное истолкование постравноденственного Видения № 1», как обозначил «Джи» первый черновой вариант оного. Это завершение также обошлось — когда «Джи» с удовлетворенным облегчением переносил написанное им из скоросшивателя в настольный компьютер, попутно правя вводимый текст, — без зеленого луча, но не без послесвечения иных ассоциативных воспоминаний, отнюдь не всегда теплых. Как, однако же, отличалась семейная жизнь его старого друга Неда от таковой же Рассказчика! («Что ж, очень мило», — признала Мама Ньюитт, почти не отрывавшая, пока он рассказал о своем приключении, глаз от тарелки со смитфилдской ветчиной, варенной на пару капустой кале и картофельным пюре; а Папа в который раз неодобрительно высказался по поводу «трехбуквенных кормушек для бездельников», всяких там ГКО и УОР[25]: «Гадим как ошалелые», — фыркал он, завидев простаивавших без дела строителей дорог и мостов.) Теперь та зима ассоциировалась у Дж. не только с по-настоящему трудными зимами его детства — со снежными крепостями, снежными бабами и игрой в снежки под безлиственными кленами Бридж-стрит; с ручьями и речками, замерзавшими так основательно, что по ним можно было кататься на коньках, — да и сам «Залив» порою сковывался льдом от одного берега до другого, чего ныне почти никогда не случается; с угольными ямами и угольными топками, которыми люди пользовались, пока не перешли в большинстве своем на нефть и газ; и даже с дровяными и угольными печами в лишенных центрального отопления домах, — но также и с экономической зимой Великой депрессии, более обременительной, что он в конце концов понял, для его родителей, чем для Просперов-старших, состоявших на государственной службе. Как далеко не единожды сухо отмечал Фред Ньюитт: «Школьным учителям платят, может, и немного, но, по крайней мере, регулярно».

«А это что-нибудь да значит», — соглашалась мать Дж., не давая себе, как обычно, труда объяснить сыну, что именно: спокойное понимание того, что, как бы ни приходилось семье ужиматься и экономить, пока «Новый курс» ФДР постепенно наращивает благосостояние страны, ее членам, по крайней мере, не придется, подобно многим и многим их не столь везучим соотечественникам, стоять в очередях за бесплатной кормежкой или ютиться в «поселках Гувера»[26].

— Et cetега[27], — говорит в заключение Дж., обращаясь к своей жене, полагающей, что ей повезло, поскольку она родилась на двенадцать лет позже мужа, в аккурат поспев ко Второй мировой.

— Еще одно мрачное времечко, — говорит ее муж, хоть он и сейчас словно наяву слышит, как отец его заявляет (скорее всего, над котлетами из чесапикских крабов, капустным салатом и охлажденным чаем — еще одно излюбленное семейством Ньюитт меню), что, несмотря на нехватки и нормирование продуктов, без которых никакая война не обходится, она наверняка поставит экономику страны, а с нею и их семейную, на ноги: его страховой бизнес оживился; люди стремятся покупать машины — подержанные, правда, поскольку военное производство увеличивает доходы фермеров и фабричных рабочих, сокращая, однако же, выпуск товаров «второй и третьей необходимости».

— «Времена», — эхом отозвалась Манди; мы в этот вечер тоже угощались крабовыми котлетами, правда, изготовлены они были из мяса голубого краба, завезенного бог весть откуда — местный сезон ловли крабов закончился еще осенью, — а взамен охлажденного чая пили шабли и минеральную воду. — По-моему, в последние дни ты попался этой теме на крючок.

Скорее в сети ее, чем на крючок, — пожалуй, следовало сказать ему, — благо и угощались мы ракообразными, а не рыбой. Однако:

— Очень на то похоже, а может, даже и помешался на ней.

И то сказать, чем дольше размышлял над сей темой Дж. — а именно этим он и занимался по утрам на протяжении января, февраля и отчасти марта, пока сенатор Джон Маккейн выигрывал президентские праймериз республиканцев, а сенаторы Хиллари Клинтон и Барак Обама бились друг с другом за право выдвижения от партии демократов, а в Ираке и Афганистане продолжалась кровавая возня, а биржевые котировки падали, поднимались и снова падали, впрочем, цены на продукты и горючее никакого внимания на них не обращали, продолжая расти и расти, — тем пуще уверялся в том, что возносящиеся одна над другой площадки пожарной сторожевой башни Саунт-Нека с их «инкрементальной панорамой» окрестных просторов, отвечали, можно сказать, не только последовательным годам его и Неда Проспера жизней, совсем еще коротких тогда, но и последовательным этапам или, расширенно говоря, «временам года» куда более длинной жизни Рассказчика — во всяком случае той, что Прожита Им Доныне. Первую из них («Площадка номер один!») можно мыслить как пришедшуюся на пору Депрессии «Зиму» его бриджтаунского детства. Годы ну, допустим, с нулевого по тринадцатый: рождение отрочества. Или, правильнее сказать, с детского сада до «младшей средней», как именовалась тогда «промежуточная школа»: время, в ходе которого «Джи» Ньюитт подружился с (ныне покойным) «Недвардом» Проспером, чьим так и не изданным (поскольку так и не написанным) магнум-опусом [28] вполне могли стать вот эти самые «Времена года», да, глядишь, еще и станут, если старому и все продолжающему стареть дружку Неда удастся довести их до ума.

Ныне покойный … Этим мы еще займемся.

— Стало быть, ты попался на крючок. В сети. Увяз, — заключила Поэт/Профессор/Поклонница Аманда Тодд. — Ну так тяни свой улов, даже если это ты сам. Как сказали в тридцать шестом родители твоего друга и спел в пятидесятых Пит Сигер: «Всему свое время», верно? У меня завтра утром семинар по сонетам Шекспира, надо бы почитать кое-что об их авторе, поэтому, если ты не против, давай помоем посуду, а попозже я к тебе вернусь.

Так мы и поступили, блюдя всегдашний наш обычай: съев совместно приготовленное нами, совместно же за собой и прибрать, — а затем разошлись по отдельным комнатам, только на сей раз не для обычного послеобеденного часа сосредоточенного неторопливого чтения, нет: Жена уселась за работу в Ее импровизированном домашнем кабинетике, а Муженек проделал то же самое — в совершенно для него непривычный час — в своем, дабы записать на будущее хотя бы несколько пробужденных его «видением» воспоминаний о бриджтаунском детстве. К примеру:

«Веселые игры на улице и ее тротуарах: „Джи“, „Недвард“, Рутти и, может быть, парочка ее подружек. „Классики“ — устричные раковины бросались в начерченные на асфальте мелом квадраты. „Скакалка“ — в нее, помнится, играли только девочки, хотя он и Нед иногда раскручивали для них длинную веревку, восклицая, если представлялся случай: „А я елочку вижу!“ „Бей банку“: правила позабыты, но не удовольствие, которое получал тот, кто первым успевал добежать до пустой литровой консервной жестянки, стоявшей вверх дном посреди Уотер-стрит (тихая боковая улочка, на коей жили обе семьи, тянувшаяся неподалеку от гораздо более оживленной Бридж-стрит), и пинком послать ее лязгать по асфальту, иногда удавалось даже забить банку под стоявшую на улице машину. Прятки на чьем-нибудь заднем дворе — или „Иду искать“, как они привычно называли эту игру, возможно по причине большей ритмичности такого