академического собрания». Он стал членом уже пятой Академии.
Баженова решили представить императрице. За счет Академии — собственных денег у Баженова не было — ему сшили нарядный, отделанный золотом, кафтан. Представление Екатерине «для принесения всеподданнейшего благодарения» состоялось незадолго до торжества.
Баженова привезли во дворец. Придворные подозрительно косились на молодого и скромного художника: а вдруг царица изберет его своим фаворитом… В приемной зале Баженов увидел улыбающуюся полную женщину с пышной прической. Бецкий вытолкнул его вперед.
— Ваше императорское величество, осмелюсь просить удостоить благосклонным вниманием…
Екатерина резко повернула голову. Баженов встал на колени и поцеловал величественно протянутую руку. Осиплым и грубоватым голосом императрица произнесла несколько слов, которых Баженов не разобрал, продолжая стоять на коленях, как провинившийся мальчишка… Екатерина уже разговаривала с каким-то вельможей. Баженов чувствовал себя глупо. По знаку Бецкого, он поднялся и, пятясь и кланяясь, скрылся за спинами придворных, довольный, что эта унизительная церемония кончилась…
Наконец, настал день «инавгурации».
Здание Академии было оформлено двадцатью четырьмя портиками с балюстрадами, колонны обвиты зеленью и между ними расставлены статуи, изображавшие: Натуру, Учение, Дружбу, Стихотворство, Прилежность, Любовь, Вымысел и др. Праздник открылся шествием учеников в сопровождении служителей в ливреях, преподавателей, профессоров — все были построены и двигались, как на вахт-параде. Торжество сопровождалось льстивыми речами, славившими Екатерину и ее «просвещенный» ум.
…Настали будни.
Бецкий продолжал высокомерно третировать Баженова. И он был не одинок. Среди аристократии и иностранцев-архитекторов о Баженове принято было говорить пренебрежительным тоном. Главное, что вызвало неудовольствие, — это плебейское происхождение художника.
— Подумать только — сын дьячка — и в мундире академика!
Мундир с Баженова снять было трудно, но решили взыскать с него деньги за сшитый ему парадный кафтан. Баженов был взбешен и наговорил секретарю Академии Салтыкову много дерзостей.
Совершенно неожиданно Баженов узнает, что ему назначен экзамен на получение звания профессора архитектуры.
Старые учителя Баженова — Кокоринов и Деламот предложили тему — проектирование дворца и разбивку парка в Екатерингофе.
Участок, омываемый с севера Фонтанкой, с запада — водами Финского залива, с юга и востока — речкой Таракановкой, — представлял зеленый остров и позволял зодчему широко развернуться.
По программе надлежало разработать проект «увеселительному дому, величины посредственной» (в два с половиной этажа), и двух отдельных флигелей. Кроме сложной планировки интерьера. Баженову предстояло дать план большого двора и двух малых, с размещением на них конюшен, служб и т. д. Затем требовалось спроектировать сад «в английском вкусе с удобными прудами».
По существу это было требование, Koтopoe можно было предъявить зрелому мастеру, имеющему большую практику: создать замкнутый дворцовый ансамбль с включением в архитектуру и окружающей природы казалось довольно сложным делом.
Но для творческой фантазии Баженова рамки довольно обширной академической программы оказались тесными. В представленном проекте с семью чертежами Баженов развивает свой план так:
«Воображая по заданной мне программе и положению места, что сей дом должен быть увеселительный, ионического ордена (ордера), иметь зверинец и стоять в роще, вздумал я основание его представить развалинами древнего Дианина храма, и для чего поднять его гораздо выше фундаментом, как назначено в профиле. Предписанную мне сему дому четырехугольную фигуру [форму] переменил я на круглую… В местах [расположения] флигелей я рассудил сделать амфитеатр, имеющий вид древности, чтобы он тем более приличествовал к представленному в развалинах основанию. Сей дом можно сделать и без руин, ежели то не пожелается. Я расположил на плане на двое [два варианта], и ежели без руин, то сделать амфитеатр с обыкновенными колоннами, число их употребить такое, сколько у нас есть городов, почему и поставить на них статуи с гербами каждого города… Пропорции сему дому я дал Палладиева вкуса, кой в строении увеселительных домов более других я почитаю; во многих же местах пропорции, данные мною по моему усмотрению. Против четырех сего дома портиков поставил я летящие на крылатых конях славы и против них снаружи дома статуи, изображающие четыре части света… Большой двор назвал я Марсов, потому что в оном расположил я покои для конной с одной стороны, и с другой для пехотной гвардии. Позади же оного большого двора место промежду каналов, где есть теперь лес, определил я для зверинцев, по родам зверей. Сей дом обнес я каналами как для способности лучше проезжать к нему водою, так и чтоб дать ему течением воды живность и открытый вид итальянских строений. На одном из четырех круглых островков… места для каруселей и манежа, на другом же… амфитеатр… древне-римского вкуса для травления диких зверей…»
Объяснительной запиской, являющейся, по существу, подробнейшей экспликацией к чертежам (попав в архив Академии, они исчезли и не разысканы до сего времени), автор предлагает соорудить фонтан «на вкус де Треви в Риме», пристань на полукруглом канале и поставить ряд скульптурных групп.
Трудно судить о законченно-архитектурном решении дворца, его стилевых особенностях, хотя Баженов и говорит о «Палладиевом вкусе»; сложная планировка, круглая форма главного здания слишком отчетливо свидетельствуют о непреодоленном еще влиянии барокко, о пристрастии к вычурности. Руины и прочие атрибуты средневековой романтики позволяют думать, что у зодчего еще очень свежи были итальянские впечатления.
В то же время проект говорит уже о художественной зрелости двадцативосьмилетнего мастера.
Академия рассмотрела представленный проект. В протоколе было записано: «По заданной программе господину академику Баженову сочиненные им прожект с рисунками и изъяснениями апробованы, которые и определено, записав в журнале, хранить в академическом архиве».
В профессорском звании Баженову отказали: «Встретились обстоятельства и люди, помешавшие получить ему сию честь» (Болховитинов).
Только молодость и новая работа помогли Баженову перенести это тяжелое и незаслуженное оскорбление. Из Италии он получил письмо от своего друга Березовского: «Опера моя под названием «Демофонт» великий успех в Ливорно имела, и через нее от высоких особ множество я получил комплиментов… Чаю я, что крепостное состояние таланту и трудолюбию помехою быть не может».
— Наивный друг, — тяжело вздохнул Баженов.
Во время этих передряг состоялось знакомство Баженова с наследником-цесаревичем Павлом. Встреча произошла на вернисаже в петербургской Академии. Павлу было тогда одиннадцать лет. Его воспитывали как будущего императора, но рвения к науке ученик не проявлял. Своему воспитателю Порошину он сказал:
— Куды так книг-то много, ежели все взять, сколько ни есть их; а все-таки пишут, да пишут…
Рисунки Баженова произвели на Павла большое впечатление, и архитектор получил приглашение на обед. Появление Баженова при «маленьком» цесаревичевом дворе, не имевшем тогда никакого влияния на политическую жизнь, не привлекло внимания. Но в дальнейшем это знакомство оказало влияние на судьбу Баженова.
На обеде присутствовали граф Панин и князь Хованский. Баженов с увлечением говорил о своих архитектурных замыслах. Павел внимательно слушал Баженова и загорелся желанием построить для себя дворец. Тут же за столом одиннадцатилетний мальчик приказал почтенным Панину и Хованскому отправиться на Каменный остров.
— Осмотрите, как бы там зачать строение.
Так возник один из первых баженовских дворцов. Здание это отмечено печатью классицизма. Впервые в этом дворце появляется излюбленный прием Баженова: ворота с овальными медальонами, убранными свешивающимися гирляндами. Позднее этот дворец был перестроен. Но один французский путешественник видел его до перестройки:
«Он очень красив, особенно благодаря своему местоположению [на берегу Невы]. Нижний этаж приподнят на несколько ступеней. Здесь мы видим, во-первых, большую переднюю, украшенную
