падая, девушка ударилась затылком об острый угол каменного бортика.
Лаубода погнала управляющего за помощью, приказав заодно принести воды. Савика что-то заикнулась насчет колодца, но ей было сказано, что здесь вода годится только для полива и не вполне чиста. Сама же хозяйка оборвала листья с неких ведомых ей одной растений и велела Савике выжать сок на рану, заверив, что это непременно поможет. Тут и близнецы вышли из ступора. Затем явилась Кирмиса в сопровождении мрачного молчаливого детины, имевшего со служанкой несомненное внешнее сходство — сын, не иначе.
Общими усилиями рану промыли и перевязали — Савика порывалась предложить свой платок, но Кирмиса принесла не только воду, но и полотно. Это ли помогло или целебные растения из сада, но Бина зашевелилась и пробормотала что-то неразборчивое. Гальда рада была и этому.
Стало уже совсем темно, а в суматохе никто не догадался принести лампы или светильники. Но слуги дома умели обходиться и без света. Они перенесли Бину в комнату. Следом Савика вела за руки детей, ставших непривычно послушными, а Лаубода поддерживала за локоть подругу, успокоительно приговаривая, что ничего страшного не произошло. Девушка заблудилась в незнакомом доме, оступилась в темноте и упала. Гальда могла только кивать в ответ.
В комнате мужчин выставили за дверь, Бину раздели и уложили в постель. Лаубода куда-то исчезла, затем вернулась с флаконом, в котором, по ее уверению, содержалось чудодейственное лекарство, эликсир, помогающий лучше всяких докторов. Гальда была склонна ей верить. Она не доверяла докторам, как и большинство жителей Димна (что не мешало врачебному сословию процветать в Досточтимой республике как нигде более).
Выпив лекарство, Бина уснула, а Гальда приготовилась провести ночь у постели дочери. Разумеется, Савика предлагала себя на роль сиделки, но дама Токсилла напомнила ей, что ее первейшая обязанность — забота о близнецах. Их также следует уложить и присмотреть, чтоб с ними все было в порядке.
Лаубода покинула их, взяв слово, что в случае необходимости Гальда вызовет служанку. Дальше часы потянулись без осложнений… и, как было сказано, Гальда задремала.
Проснулась она оттого, что Бина снова начала бормотать. Что-то вроде:
— Там тьма и тишина… и кругом они клубятся… и тянется, тянется… и все сияет…
Мона Гальда дала ей выпить разбавленного вина, после чего Бина задышала ровнее и снова погрузилась в сон. А вот дама Токсилла уснуть уже не могла.
Ничего страшного не случилось, сказала Лаубода. Споткнулась в темноте, упала, с кем не бывает. Только, что Бина делала в саду?
Ну, да, заблудилась. Проголодалась и решила все-таки выйти к обеду. Но не нашла столовой и забрела совсем в другую часть дома.
Только если бы Бина действительно захотела есть, она бы вызвала Кирмису, как ей и предлагали, а не стала бы блуждать одна.
Решила без помех осмотреть дом? Увольте. Близнецы могли бы такое выкинуть (хочется верить, что произошедшее отучит их от эдаких мыслей), но не старшая дочь.
И — уж настолько-то она знала Бину — та с удовольствием разыграет несчастную жертву, валяясь на постели, но ни за что не станет взаправду рисковать своим здоровьем и безопасностью. И лучшим платьем, кстати. Да, Бина ныла, что не может идти к столу в том платье, в котором прибыла, но вряд ли она стала переодеваться в парадную робу, в которой ее нашли.
И почему-то вспомнилось, как Лаубода — холодная, невозмутимая Лаубода — бросилась к колодцу. Гальда заметила, как та проверяла крепость решетки, но тогда не придала этому значения.
А ведь, судя по наличию шлюзов и тому, с какими предосторожностями принимают здесь посетителей, внизу много чего понастроено. Фундамент не сплошной, под домом наверняка имеются подземные каналы, и по ним можно тайно проникать в особняк при условии, что знаешь здешние механизмы и ловушки. И когда Лаубода предупреждала, что не надо ходить по дому в одиночку, — только ли обветшалые лестницы, изъеденные жучком половицы и выщербленные плиты стен беспокоили ее?
Проживая в городе, бывшем сначала сердцем имперской провинции, затем герцогства, затем республики, где вражда между влиятельными домами порой переходила в открытую войну, Гальда, разумеется, слышала о тайных западнях, которые охраняют дворцы знати от убийц. А первый супруг, бывало, развлекал ее страшными побасенками о подземельях в городской канализации, где находили убежище все кто угодно — от разбойников и заговорщиков до неназываемых монстров. Все эти истории для Гальды побасенками и оставались. Но Лаубода… по замужеству она принадлежала к семье, способной понастроить у себя в доме таких ловушек… только зачем? Гальда никогда не слышала, чтоб Адраны были замешаны в городских междоусобицах или стремились закрепить за собой пост Первого гражданина… они вообще не играли особой роли в жизни Димна, по крайней мере в последнее столетие.
И все же — только ли для соблюдения вдовьего траура Лаубода удалилась от внешнего мира? Может, она скрывалась от подлинной угрозы? И кого может опасаться Лаубода? Во что она замешалась в те годы, что была замужем за Адраном?
Возможно, она предполагала, что некто проник в зимний сад, спутал Бину в темноте с хозяйкой и ударил ее по голове. Это бы многое объяснило… но решетка была не тронута.
Что творится в этом доме? Не случилось ли так, что, убегая от неприятностей, семья Токсилла натолкнулась на другие, гораздо худшие?
Нет, ей решительно мерещится, и виной всему усталость, волнение и недостаток сна. А когда Бина придет в себя, мона Гальда сумеет у нее выспросить, что в действительности произошло.
— Госпожа, вы не спите?
Гальда вздрогнула. Вместо дверей смежные комнаты разделяли ковровые завесы, и она не услышала, как вошла Савика.
— Мне ничего не нужно. Ступай к детям.
— Госпожа, я хочу поговорить.
Мона Гальда взглянула на нее с изумлением. Эта серая мышь чего-то хочет? За все годы, что Савика провела в услужении в доме Токсилла, за ней такого не наблюдалось.
— Я о том, что случилось с молодой госпожой.
— Тебе что-то известно? — насторожилась Гальда.
— Не знаю… но с этим домом не все в порядке.
— А то я без тебя об этом не догадалась. Считаешь, кто-то пробрался в дом, несмотря на все преграды?
— Может быть, и так. А может, гораздо хуже.
— Что может быть хуже?
— Опасность исходит из самого дома, — пояснила Савика. — Из того, что под домом.
— Что ты имеешь в виду?
— Госпожа, вы помните историю о чудовище Адранов?
— Я еще не потеряла рассудок, чтоб забыть о том, что слышала за обедом. Да я и раньше знала эту легенду.
— Легенду все знают. Кроме детей разве что. Но в квартале Кутхи, откуда я родом, эту историю рассказывали по-другому. Старики говорили, будто тот первый Адран вовсе не убил чудовище, а, наоборот, заключил с ним договор. И оно по-прежнему сидит в пещере, губит и разбивает корабли и утаскивает их грузы, а часть сокровищ передает Адранам… от этого и все их богатства.
— С чего вдруг такая щедрость?
— На то и договор. Говорили, что раз в поколение Адраны обязались отдавать чудовищу деву своей крови.
— Но тех, кто принадлежит к Адранам по кровному родству, больше не осталось!
— То-то и оно, госпожа. Адраны вымерли, а чудовище оголодало.
— Да что ты несешь! Если б это было так, зачем бы дама Адран пустила нас в дом?
— А для того и пустила… чтоб ее саму не сожрали… да только то ли не сумело чудовище молодую госпожу на дно утащить, то ли чужая кровь не годится ему…
Савика с обычного выговора вышколенной служанки стала сбиваться на простонародную речь, характерную для уроженцев окраинных кварталов, и это развеяло чары, сковавшие сознание испуганной
