моны Гальды.
— Не желаю слушать суеверий невежественных простолюдинов! Да и нет никаких чудовищ на свете, истреблены они еще в имперские времена.
Она не успела договорить. Из коридора — уж тут-то была навешена надежная дверь — негромко постучали.
— Открой, — распорядилась Гальда.
Во взгляде Савики ей померещилась укоризна — мол, осторожнее надо, в таком-то доме, — но служанка подчинилась.
Вошла Кирмиса с подносом.
— Госпожа сказала, что вы, наверное, утомились и не выйдете в столовую. Поэтому я принесла завтрак сюда.
Неужто уже время завтрака? Кажется, еще раннее утро. У себя дома мона Гальда никогда не вставала рано, а ведь она никогда не считала себя избалованной. Напротив, Лаубода в пансионе стремилась с утра понежиться в постели как можно дольше, к возмущению жриц-наставниц… но за столько лет ее привычки могли измениться.
— Хорошо. Поставь поднос на стол… а ты, Савика, буди детей. И вызови того слугу… пусть принесет воды для умывания.
— Госпожа, я сама схожу за Киром, — вмешалась Кирмиса, — он не услышит колокольчика, потому как глухонемой.
— Вот как? Ступай. И заодно передай хозяйке мою благодарность.
Еще и глухонемой в придачу. Впору свихнуться… а что, если Лаубода действительно… нет, нет, мона Гальда и мысли не допускала, что в измышлениях Савики может быть доля правды. Но если предположить, что у ее дорогой подруги не все в порядке с головой… нет, она же все время была рядом с Гальдой и детьми после того, как они пришли в столовую… и слуги были там же, кроме этого глухого. Что, если Лаубода передала с ним записку для Бины — приходи в зимний сад, там намечается нечто? Глупышка и нарядилась, а там…
Нет, не сходится. Чтобы вызвать Бину запиской, Лаубода заранее должна была знать, что та не явится к столу. А ей не было об этом известно.
Нет, пока Бина не придет в себя, ничего не прояснится. А она все еще спит, и такой у нее нечастный вид с перевязанной головой, что рука не поднимается растолкать.
Но ничего, шум из соседних комнат скоро приведет Бину в чувство. Слава Семерым, Савика оставила свои бредни и старательно выгоняет близнецов из постелей. А те изо всех сил протестуют — и несчастье с сестрой им нипочем.
Она осмотрела содержимое подноса. Кофейник, супница с горячим бульоном, крупяная каша, выпечка… вряд ли дети этим насытятся, но, возможно, Кирмиса не могла за раз доставить больше и принесет еще. Пока что появился ее сын — глухой, стало быть? Гальда покосилась на него с неприязнью, она боялась и недолюбливала людей, страдавших какими-либо физическими недостатками. То же испытывала и Савика, хотя вряд ли отличалась столь деликатными чувствами, как госпожа. Вынырнув из задней комнаты, она приняла у Кира бадьи с водой и вытолкала его обратно в коридор. Налила воды в кувшин для умывания. Пока госпожа приводила себя в порядок, накрыла стол и, подхватив бадьи, устремилась к детям — умывать и заставлять одеваться.
Пока мона Гальда завтракала кофе с булочками (сливок, увы, не было), Бина заворочалась в постели, и дама Токсилла, оставив чашку, наклонилась к ней.
— Как ты?
Девушка изумленно хлопала глазами.
— Мама, что это со мной?
Мона Гальда нахмурилась:
— Ты не помнишь? Мы нашли тебя в зимнем саду, без сознания. Ты ударилась головой.
Вид у Бины стал озадаченный. Неужели она и впрямь потеряла память? Мона Гальда несколько растерялась и в этом состоянии прибегла к традиционному лечебному средству, коим матери врачуют своих чад:
— Тебе надо подкрепиться, а там, дадут боги, все вспомнишь.
Бина, о чудо, не стала возражать. Впрочем, вероятно, причиной было не чудо, а то обстоятельство, что она не ела почти сутки. Она выпила бульону и откинулась на подушки.
Видя, что состояние дочери явно улучшилось, мона Гальда вновь приступила к допросу:
— Так зачем ты направилась в сад?
— Меня позвали, — сказала Бина.
Итак, подтверждались наихудшие подозрения Гальды.
— Кто позвал?
Во взгляде Бины отразилось недоумение.
— Не знаю.
— Как так? Кто-то неизвестный зовет тебя в незнакомое место, и ты тут же прихорашиваешься и бежишь? Как тебе не стыдно? Моя ли ты дочь?
— Меня не то чтобы позвали… — Девушка нахмурилась, пытаясь подобрать слова.
— Прислали записку?
— Нет. Это был голос…
— А ты говоришь — не звали!
— Это был голос в голове… внутри головы… он звал, и я не могла противиться. Он велел…
— Он? Мужской голос?
— Не знаю… но я должна была идти. Я оделась во все лучшее, потому что мне показали, что там впереди… сияние, тьма, и драгоценности, и золото, и чудовища… что-то тянулось ко мне, оплетало, и голос звучал беззвучно. Меня вели, я куда-то спустилась… но там была преграда посреди зала… огненная решетка, она не пускала меня туда, во тьму и сияние. Я попыталась отодвинуть решетку, но она обожгла мне руки… отшвырнула прочь… я упала… и все. — Бина подняла ладони к лицу, с недоумением осмотрела их. — Надо же, ничего нет…
Привычное раздражение вернулось к моне Гальде. Ее практичный ум требовал объяснений произошедшему, а здесь объяснение могло быть только одно: Бина не в своем уме.
Или все же не одно? Может, противная девчонка выбрала новую линию поведения для того, чтоб вырваться отсюда, и притворяется сумасшедшей?
И вообще она недавно подозревала в безумии Лаубоду. Не много ли сумасшедших для одного дома и одного дня?
Она еще раз расспросила дочь с пристрастием, но не услышала ничего нового. Савика с детьми не сумели отвлечь ее от размышлений. Предоставив служанке пичкать близнецов кашей, она вышла из-за стола и вызвала звонком Кирмису.
— Проводи меня к своей госпоже, я хочу с ней поговорить. Потом покажешь Савике, как пройти на кухню. — Ясно было, что Савике от принесенного завтрака не достанется ничего, да и близнецы, скорее всего, попросят добавки.
Обеспокоить хозяйку ранним визитом Гальда не опасалась, раз та вовсю отдает распоряжения. Неловкость составлял собственно предмет разговора, но, как выяснилось, остров Адранов не так уж отрезан от большой земли, так что просьба будет обоснованна.
Кирмиса провела гостью в личные покои госпожи, и Гальда на миг задержалась у порога. Ее удивило, насколько здесь темно. Окна занавешены, свечи не горят. Впрочем, вчера свечи зажигали лишь в столовой, и Гальда не удивилась бы, узнав, что это лишь ради гостей. Вряд ли от скупости. Скорее, замкнувшись в своем отшельничестве, Лаубода просто перестала выносить яркий свет.
Привыкнув к полумраку, Гальда различила фигуру хозяйки, сидевшей в покойных креслах, уронив руки на колени.
— Доброе утро, дорогая. Надеюсь, тебе удалось выспаться?
Лаубода кивнула и, в свою очередь, осведомилась о здоровье Бины.
— Вот об этом я и пришла поговорить. — Гальда вздохнула, набираясь решимости. — Мне очень
