Изображая терпение
I
Выйдя из Урбитана и отправившись на запад, вы скоро обнаружите себя среди заброшенных, безлюдных руин, простирающихся до самого горизонта. Единственным признаком жизни здесь служат бронированные убежища наркобаронов, вспучившиеся подобно стальным гнойникам среди бескрайних развалин. Это царство нищеты и забвения — огромная, омерзительная свалка промышленной цивилизации, за которую сражаются Пеннирэкеры, Долоры и несметное множество других банд. В этих землях даже и не пытаются делать вид, будто подчиняются властям Империума.
Вдоль грязных дорог дуют зловонные ветры — гнилое дыхание канализационных отстойников и чадящих труб гигантского города. Сквозняки разносят тошнотворные миазмы, завывая во тьме среди разрушающихся домов.
Здесь царит вечная ночь, ведь вздымающиеся над развалинами стены Урбитана заслоняют дневной свет. Испещренные мириадами огней, на горизонте высятся рокритовые шпили города-улья, уходя за облака. Эти гигантские прямоугольные колонны кажутся плечами некоего жуткого чудища, пытающегося выбраться из хтонических глубин, или же величественным скальным хребтом, отбрасывающим свою вечную тень на трущобы, расстилающиеся у его подножия.
Пасмурные небеса были расчерчены инверсионными следами суборбитальных кораблей, чьи сигнальные огни порой напоминали белый курсор, скользящий по черному фону дисплея. Время от времени трущобы сотрясала дрожь, когда над ними пролетало грузовое судно, заходящее на посадку в каньонах улья, взрывая воздух ревом своих турбин.
Здесь, на западе, шпили города словно спотыкаются, встречаясь с неказистыми постройками, взбирающимися подобно ветхой лестнице к каменной башне, где расположен приют, известный как Колледж юных сирот. Это весьма унылое заведение существует за счет благотворительных пожертвований и балансирует на самом краю между ульем и трущобами. Скромная, разрушающаяся от старости башня возвышается, обратив к западу многочисленные окна-щели, заделанные решетками ради безопасности воспитанников.
Шли первые месяцы 396 года по имперскому календарю, когда среди многочисленных обитателей схолума появились три сестры, поименованные Пруденс, Провиденс и Пэйшэнс.[1]
В ту ночь, когда я прибыл на Саметер, ригористы заперли Пэйшэнс в темнице.
II
Саметер — довольно мрачная планета, и его угрюмая атмосфера как нельзя лучше соответствовала нашему настроению. Неопрятный, вырождающийся мирок, расположенный в самом сердце субсектора Геликан, так же как и мы, знавал куда лучшие дни.
Мои спутники, так же как и я, были измождены и подавлены. Нас окутывало столь плотное облако скорби, что ни один из нас не мог даже выразить ее словами. Это длилось вот уже шесть месяцев после событий на Маджескусе. Вместе нас удерживала, заставляя двигаться дальше, одна лишь примитивная жажда мести.
До Саметера нам пришлось добираться на частном транспорте. «Потаенный свет» остался стоять на ремонте в полусекторе от нас, хотя Циния Прист — хозяйка корабля — и обещала присоединиться к нам, как только работы будут завершены. Но я точно знал: она проклинает тот день, когда согласилась помочь мне в этой миссии. В последний раз, когда мы с ней говорили, Циния с печалью в голосе пообещала, что еще один такой инцидент, как на Маджескусе, и она разорвет наш договор, вернувшись к привычной каперской жизни на Великом Пределе.
Она во всем винила меня. Как, впрочем, и все остальные. И, черт побери, это было вполне справедливо. Я недооценил Молоха. Позволил ему улизнуть. Моя слепая самоуверенность привела к трагедии. О Трон, каким же тупицей я был! Молох не из тех врагов, на кого можно смотреть сверху вниз. Он — воспитанник Когнитэ, да еще к тому же один из лучших и умнейших еретиков, вышедших из стен этого адского училища, где главнейшим критерием отбора всегда была гениальность.
Наш челнок спускался, рассекая гнойное небо над Урбитаном, виляя в порывах бокового ветра и кругами спускаясь к частному космодрому на севере города. Как всегда неожиданно, включились маневровые двигатели, и моих спутников вжало в сиденья. Даже я, будучи подвешенным в суспензорном поле, ощутил давление гравитации. Дата-кабель моего кресла был подключен к системам челнока, и я мог видеть все то, что стальной кожух обшивки скрывал от глаз моих товарищей: массивные шпили, сточные каналы шириной в километр, слепящие огни, завесу смога. Башни города-улья вздымались подобно гигантским надгробным камням, где эпитафии были написаны непонятным языком светящихся окон. Заводские трубы вздыхали, выпуская тучи черного дыма. По нижним летным трассам скользили многочисленные флаеры и орнитоптеры, похожие на крошечных насекомых, роящихся в воздухе летними вечерами. Чуть поодаль я видел золотые, будто царская корона, шпили базилики Экклезиархии. За ними высились стеклянные здания, вмещавшие в себя офисы Северной Коммерциалии; они были столь огромны, что под их сводами формировались собственные микроклиматические облака. Чуть в стороне раскинулось Внутреннее Консульство, окруженное кольцами транспортных систем, и стальные павильоны Сельскохозяйственной Гильдии.
Приземлились мы уже на закате. Небо озаряли огромные сверкающие «бублики» горящего газа, вырывавшиеся из труб заводов по производству прометия. Они казались миниатюрными рукотворными солнцами на фоне коричневых, темнеющих туч.
Частная посадочная площадка находилась на верхних ярусах переплетавшихся строений внутреннего города. Она была арендована местным ордосом, чтобы иметь постоянный доступ к этим районам, и представляла собой покачивавшуюся и поскрипывавшую на ветру стальную платформу. Но, несмотря на то что мы находились под открытым небом, выхлопные газы нашего старенького, потрепанного жизнью челнока все равно наполнили огражденную страховочными перилами площадку своей удушливой атмосферой. Наш спускаемый аппарат — примитивный орбитальный грузовичок — верой и правдой трудился вот уже три сотни лет. Опустившись на свои пневматические выдвижные опоры, он стал походить на бесхвостую ящерицу. Когда-то, очень и очень давно, он был выкрашен в красный цвет, но уже мало что напоминало об этом. Из всех сочленений приземлившегося челнока валили клубы белого пара, и под днищем кораблика подозрительно быстро образовывалась лужа смазки и охладительной жидкости, вытекавшей из трещин в обшивке.
Не задавая лишних вопросов, Кара схватилась за ручки моего кресла и выкатила меня наружу, сбежав по опущенным сходням. Конечно, я и сам справился бы с этой задачей, но чувствовал, что она, как и все остальные члены моей команды, нуждалась хоть в какой-нибудь работе, лишь бы только отвлечься от мучивших ее мыслей. Следом за нами из корабля выбрался Гарлон Нейл и тут же подошел к самому краю платформы, чтобы заглянуть в туманные глубины простиравшегося внизу улья. Карл Тониус ненадолго задержался на выходе, чтобы рассчитаться за полет и договориться о сроках обратного отправления. Гарлон и Кара перед посадкой переоделись в бронежилеты и тяжелые, прочные куртки, но Карл, как всегда, нарядился роскошно, в соответствии с веяниями моды: ботинки на танкетке, с загнутыми носами, панталоны из черного вельвета, сшитая на заказ приталенная куртка цвета серой дамасской стали и с высоким воротником, подвязанным серебряным шнурком и заколотым золотой пряжкой. Молодой, двадцатичетырехлетний блондин с удивительно гладкой кожей, он тем не менее обладал сильным характером и должным воспитанием. Когда мне впервые показали его, сказав, что отныне он будет моим дознавателем, я решил, что Тониус — заурядный мажор, но впоследствии мне пришлось признать, что за
