Только подумал… впрочем, здесь это было одно и то же. Я встал и вышел.
В коридоре, около двери учительской, стояла Соня. Она была тоже в синей форме и показалась мне очень красивой. Скорее всего, Соня услышала мои мысли, потому что она посмотрела на меня не очень-то дружелюбно.
— Слушай-ка, — шепотом сказал я, — тебе сейчас влетит из-за меня, но я ни слова, сама понимаешь…
— Ай, ерунда! — Соня досадливо поморщилась и тут же, быстро взглянув на меня, усмехнулась: — Погромче шепчи, не расслышат!
Я смутился: действительно, глупо.
Мы постояли, помолчали.
— Ну, и как они тебе? — неожиданно спросила Соня. Я не понял.
— Ну, они, — сердито повторила Соня. — Дроздов, Воробьев, Скворцов… Как они тебе показались?
Странно, подумал я, все три фамилии — птичьи. Но додумать эту мысль до конца не сумел, потому что Соня ждала ответа.
— А что, вы их не любите? — осторожно спросил я. Соня удивилась:
— С чего ты взял? Мы как раз к ним очень привязаны. И работать с ними интересно. Я просто хотела спросить… Ну что ты заладил «птичьи фамилии, птичьи фамилии»! Подумаешь, открытие.
— Странно показалось, — пробормотал я.
— Ничего странного, простое совпадение. Между собой мы зовем их «птичий базар». Я просто хотела узнать твое мнение, а у тебя его, оказывается, и нет.
— Как это нет? — возмутился я. — Нормальные люди. Вялые только какие-то. Вроде не выспались.
— Еще бы! — проговорила Соня и вдруг, покраснев, закусила губу.
— А что такое? — спросил я.
— Ничего, — резко ответила Соня и отвернулась. — Отстань!
— Ты что? — удивился я.
Соня молчала.
— Во психопатка!
— С тобой опасно разговаривать, — сказала она.
Я обиделся:
— Да говорят тебе, я не докладывал. Они сами…
— В том-то и дело.
Я задумался. Действительно, я не могу скрывать свои мысли. Для «птичьего базара» я прозрачный насквозь. Значит, мне нельзя доверять секреты. Да, но какие секреты могут быть у этой девчонки?
— Послушай! — Соня схватила меня за рукав и подтянула к себе поближе. Сейчас выйдет Скворцов. Быстро повторяй в уме какие-нибудь два слова и ни о чем больше не думай…
— А о чем я должен не думать?
— О господи! — Соня оглянулась на дверь. — Ну я же сказала тебе, как мы их дразним. Нехорошо. Повторяй что угодно, только быстренько, слышишь? И не думай о «птичьем базаре».
— Ладно уж… — согласился я.
Тут дверь отодвинулась, и вышел Игорь Степанович.
— А, черная молния! — весело сказал он Соне. — За взбучкой пришла? Ступай, тебя ждут.
Соня тревожно взглянула на меня и вошла в учительскую.
— Пойдем, Гольцов, — позвал меня Игорь Степанович.
Мы двинулись по коридору.
Вдруг он остановился так резко, что я чуть не налетел на него, и строго сказал:
— Не делай больше этого, слышишь? Это опасно. Это может плохо кончиться.
Я растерялся:
— А что я такого делаю?
— Ты повторяешь про себя ерунду: «Птичье задание, домашний базар…» Без Виктора Васильевича не смей учиться блокировке, иначе сломаешь себе голову.
Я, собственно, хотел забыть о «птичьем базаре» и думать только о домашних заданиях: задают их здесь или нет. Но, видимо, одного хотения было мало.
Игорь Степанович посмотрел на меня и вдруг улыбнулся:
— Дурачок, да мы давно уже знаем, что ребята нас дразнят «птичий базар». Случайное совпадение фамилий. А что касается домашних заданий, то все твои тревоги напрасны. Заданий на дом у нас не задают. Нельзя учиться думать по заданию.
9
Я ожидал увидеть в классе телевизоры, счетные машины, на худой конец, магнитофоны, но ничего этого не было. Более того, в маленькой комнате с глухими светло-зелеными стеками не было даже доски. В центре комнаты стояли две парты, покрытые черным пластиком, а возле передней стены — учительская кафедра ярко-оранжевого цвета.
Дверь задвинулась, мы сели. На своей парте я увидел плотный лист глянцевитой белой бумаги и стеклянный карандаш без стержня. Я попытался передвинуть лист — он лежал как приклеенный. Взял карандаш и провел им по листу — на нем появилась и замерцала голубая светящаяся линия. Я испугался: а вдруг я что-нибудь испортил? Но догадался сразу: надо провести по линии тупым концом карандаша. Линия погасла.
— Молодец, быстро освоил, — похвалил меня Игорь Степанович. — А ты рожицу нарисуй. Все так делают.
Вместо рожицы я нарисовал самолет. Он вышел кривоватый, но довольно красивый.
— Птеродактиль, не иначе, — сказал Скворцов. — Только беззубый.
Я приподнялся и увидел, что у него на кафедре лежит точно такой же лист бумаги и на нем светится контур моего самолета.
— Подожди, не стирай, — проговорил Скворцов. — Крылья самолета плохо отцентрованы. Они отвалятся в воздухе. Надо так…
Поверх моих дрожащих голубых линий загорелись пряменькие, розовые настоящий чертеж.
— А стабилизатор, прости меня, просто нелеп. Он совсем от другой машины. Понял?
Мое голубое страшилище погасло, остался лишь изящный самолетик, нарисованный розовым.
— Запомни линии, — сказал Игорь Степанович, и рисунок исчез. — А теперь сделай то же самое.
Я старательно принялся рисовать. Всякий раз, когда мой карандаш отклонялся, на этом месте повторялась розовая линия.
— Видишь? — сказал Скворцов. — Я задал программу, а ты ей не следуешь.
С третьего раза у меня получилось.
— Ну хорошо, — сказал Игорь Степанович, и самолетик погас. — Побаловались, и хватит. Ты ошибаешься: у нас не урок рисования. Просто мы осваиваем учебную технику. Начнем с математики.
И Скворцов начал быстро и толково объяснять мне самые азы — то, что известно каждому третьекласснику. Я немного расстроился, но решил потерпеть.
Объясняя, Игорь Степанович не задавал вопросов, он только негромко приговаривал:
— Это понятно. Это тоже понятно… — На моем листе вспыхивали и исчезали ряды красных цифр. — Нет, нет, тут ты путаешь. Смотри сюда… Ясно, да не совсем. Еще раз смотри… Э, голубчик, да ты и в таблице умножения не силен. Знал, да забыл… Ага, вот теперь зацепилось. Ну, тяни, тяни ниточку.
Написанное им исчезло, и в верхней части листа вспыхнул пример. Я принялся пыхтеть над ним, попутно размышляя, что при такой-то технике можно вовсе обойтись без учителя.