от этого зависит вся твоя судьба. Вперед не выскакивай — ты же знаешь, выскочек нигде не любят, — но постарайся обратить на себя внимание, чтобы тебя заметили и запомнили на всякий случай…»
Ох, уж эти мне родительских советы! Как будто они подаются из древнего мира. Ну кто ж сейчас себя так ведет?
«Конечно, что тебе мои советы, ты все равно поступишь по-своему. Ну, до свидания, учись, не ленись, не забывай свою маму. Крепко целую тебя. Мама.
Да, приходил Веня из итальянской школы, спрашивал, куда ты пропал. Я ему все рассказала. Он позавидовал от души. Напиши и ему, он хороший, по-моему, мальчик. Еще раз обнимаю тебя и целую. От общественных нагрузок не уклоняйся! Твоя мама».
А никаких общественных нагрузок здесь не давали. Я подумал об этом — и удивился. Действительно, как-то не по-нашему получается. Живем каждый сам по себе. Хоть бы собрание одно провели. Учителя, называется! Я не большой любитель собраний, но Славке Дмитриенко мог бы кое-что сказать. При всех, чтоб запомнил. Или вечер какой-нибудь организовать: при таких-то талантах можно настоящий цирк устроить.
И еще: за все эти два месяца никто к нам в гости не приезжал. Ни из Академгородка, ниоткуда. Это тоже было странно.
Я перечитал мамино письмо раз, наверное, десять, слезы у меня на глазах еще не высохли, но тут ко мне постучались.
Я сунул письмо в стол и сказал:
— Войдите!
Я думал, что это соскучилась и пришла ко мне одинокая Черепашка, но в комнату вошла Соня.
— Да ладно, — сердито сказала она, когда я поспешно заблокировался. — Все и так ясно. Спит твоя Маргарита и знать про тебя забыла. После вечерних занятий приходи в мою комнату, поговорить надо.
— Без Риты? — поинтересовался я.
— Конечно, без. Сам понимаешь.
Я понимал. Можно было, конечно, поставить условие: или с Черепашкой, или никак. Покрасоваться немного, представиться этаким, знаете ли, защитником обездоленных. Но любопытство победило, и я молча кивнул.
— Ишь, загородился! — с неодобрением сказала Соня.
— А ты?
— Ладно, ладно…
И она ушла.
19
Вечером в третьей комнате я, к своему удивлению, увидел только Соню и Олега. Соня сидела на постели, Олег — в кресле у окна. Он молча показал на свободное место возле журнального столика. Я сел.
— Лена спит, — пояснил Олег, — а Махонин и Дмитриенко пожелали присутствовать дистанционно. Простим товарищам их маленькую слабость?
«Простим», — сказал я молча. Должно быть, это получилось у меня несколько более многословно, потому что Соня фыркнула, а Олег нахмурился.
— Ну, ну, полегче! — услышал я голос Борьки Махонина. — При дамах-то нехорошо.
— Впрочем, если товарищ настаивает, — ехидно зашептал мне на ухо Дмитриенко, — мы можем явиться, так сказать, «о натюрель».
— Без гарнира, — добавил Борька и захохотал.
Тут мне пришло в голову, что умение грамотно и логически мыслить вовсе не мешает человеку оставаться дураком, если он дурак от рождения. Глупость — это не отсутствие ума, это что-то другое. Но сейчас было не время развивать эту мысль, и я оставил ее про запас, запихнув подальше за блокировку. А блочок я себе выбрал ослепительный, просто райское яблочко, а не блочок: «Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах». Я с наслаждением повторял в уме эту фразу, смакуя каждое слово.
— Да прекратите кобениться! — сердито сказала Соня. — Все вы гении, это общеизвестно.
— Иными словами, можно говорить вслух, — сказал Олег.
Я покосился на стену.
— Все в порядке, Андрей, никто нас не слушает.
— Каким же образом это можно установить? — спросил я.
— Об этом потом, — ответил Олег. — Долго объяснять. Не будем отвлекаться.
Наступила полная тишина.
— Ну что ж, — сказал Олег, — прежде чем начать, я хотел бы от своего имени и от всех нас еще раз перед тобой извиниться. Причины нашего недоверия ты теперь понимаешь.
Я понимал и раньше, но не сказал ничего.
— Принимаешь наши извинения? — сухо спросил Олег.
— Да чего там… — Я покраснел.
— Значит, с этим покончено. Андрей, ты свежий человек, расскажи нам, что тебя беспокоит. Может быть, есть какие-нибудь сомнения?
Как раз последнее время меня ничто не беспокоило, но Олег говорил серьезно, и все мои старые опасения опять зашевелились.
Соня и Олег выжидательно на меня смотрели.
— Ну что? — начал я неуверенно. — Возможно, я и глупости буду говорить, но кое-что мне до сих пор кажется здесь странным. Во-первых, почему только семь человек? Ради этого содержать… — Я сделал неопределенный жест рукой. Нерентабельно.
— А мы пробная партия, — возразил Борькин голос. — Получится — объявят массовый набор.
— Что получится-то? — спросил я. Разговаривать заочно я еще не привык. Все время хотелось обернуться. — Что получится-то, ты хоть знаешь?
Борька отмолчался.
— Теперь второе, — продолжал я. — Меня не волнует, что нас по-особому учат: в конце концов, это даже интересно. Вопрос: почему нет учебников? Пусть вузовские, пусть для техникумов, но учебники быть должны.
— Возможно, учебники еще не написаны, — сказал Олег. — По той же причине.
— Ну хорошо, — уступил я. — Допустим, можно и без учебников. А где язык? Без иностранного ни в один вуз не примут. А в каком институте требуют, чтобы поступающие гнули взглядом трамплины?
— Подумаешь! — пробурчал из-за стены Борька. — Нельзя уж и побаловаться!
— Не мешай! — одернул его Олег. — Человек грамотно рассуждает.
— Еще бы! — сказал Славкин голос. — Мы же сами ему ключ задали. Попробовал бы он, как мы, с нуля начинать.
— Ну, и какие же выводы? — спросил Олег, пропустив эти слова мимо ушей.
— Выводы? — спросил я, стараясь выгадать время и собраться с мыслями. Как раз насчет выводов у меня было слабовато. — Ну, предварительно, вчерне… Система у них какая-то… не наша.
Соня заерзала, но ничего не сказала.
— Что значит «не наша»? — строго спросил Олег. — Выражайся точнее.
— В смысле — не советская, — брякнул я.
— А какая же? — с любопытством спросила Соня.
— Не знаю.
— Доказательства, — потребовал Олег.
Но теперь я уже точно знал, что стою на верном пути.
— Ты комсомолец? — спросил я его.
— Да.
