взгляды.
Не прошло и минуты, как Селим вернулся с письмом в руке. Его лицо было искажено от гнева. Он подошел к Абде и закричал, протягивая ему конверт:
— Письмо распечатано!
Притворяясь крайне удивленным, Абда спросил:
— Как это распечатано?
— Вскрыто и снова заклеено. Конверт еще влажный. Я не дурак! Меня не так легко провести, как ты думаешь! — кричал Селим вне себя от гнева. Так он еще никогда ни с кем не разговаривал.
Абда вздрогнул, но сдержался.
— К чему ты все это говоришь? — спросил он.
— Не нужно мне этого письма! Я не принимаю его! — бушевал Селим. — Клянусь Аллахом, я не принимаю этого письма!
Абда вспылил.
— Принимай или не принимай, твое дело! Но мне-то зачем ты все это говоришь? Ведь письмо не мое, эфенди.
Взбешенный Селим продолжал:
— Тот, кто вскрыл это письмо, низкий, подлый, ничтожный человек, форменный негодяй! Низкий, ничтожный, невоспитанный!
Абда опустил голову и хладнокровно ответил, глядя на свой чертеж:
— А кто же его вскрыл?
Пристально посмотрев на него, Селим с яростью воскликнул:
— Твоя милость не знает, кто его вскрыл? Не знает того подлеца, который вскрыл это письмо?
Абда вспыхнул.
— Я тысячу раз тебе говорил, что ничего не знаю! Отвяжись со своим письмом! — закричал он.
— Клянусь всемогущим Аллахом, я не оставлю так этого дела! — продолжал Селим. — Иначе я не смогу проспать здесь ни одной ночи. Все, что угодно, только не такая подлость… вскрывать чужие письма!
— Сделай одолжение, — хладнокровно ответил Абда. — Можешь делать все, что хочешь, только не мешай мне работать. Мне некогда, у меня скоро экзамены.
Селим положил письмо в карман и направился к двери.
— Над тобой есть старший, которому можно пожаловаться, — сказал он. — Дом не без хозяина. У нас не анархия.
И он вышел, сильно хлопнув дверью. Абда повернулся к угрюмо молчавшему Мухсину и сказал, чтобы его успокоить:
— Не думай больше об этом. Вся его ярость только из-за того, что ему вернули это письмо без ответа.
Мухсин невесело улыбнулся. Его мучили угрызения совести.
Выйдя из дому, Селим отправился в медресе Халиль-ага. Он хотел повидать Ханфи-эфенди, рассказать ему о том, что случилось, и посмотреть, как он к этому отнесется. Неужели он и на этот раз не примет никаких мер и не воспользуется своей властью старшего в доме!
Всю дорогу Селим думал об этом и говорил себе, что, как бы то ни было, Ханфи-эфенди — глава семьи и к нему следует апеллировать как к высшей инстанции. Он, несомненно, проявит интерес к такому событию. Селим, не колеблясь, решил обратиться к Ханфи, считая такой образ действия самым разумным.
В этот день была очередь Ханфи дежурить вместе с учителем гимнастики на уроке физической культуры. Ханфи должен был пробыть в школе до половины седьмого вечера и перед уходом из дому предупредил об этом. Поэтому Селим решил повидаться с ним в медресе, не дожидаясь его возвращения. Иначе Абда собьет его с толку и выйдет сухим из воды.
Селим подошел к медресе и стал искать швейцара или дворника, но никого не нашел. Он несколько раз прошелся по школьному двору, поглядывая по сторонам, надеясь кого-нибудь встретить, и наконец увидел маленького школьника, который бежал, подбрасывая ногой камешки. Селим подозвал малыша и, когда тот подошел, спросил:
— Не знаешь, плутишка, где Ханфи-эфенди?
— Ханфи-эфенди кисляй? — быстро осведомился школьник.
— Кисляй? — удивленно переспросил Селим, а мальчик продолжал, указывая на часть двора, скрытую за зданием школы:
— Он тебе нужен, эфенди? Он там, с первоклассниками.
В это время раздался детский смех. Услышав его, малыш вприпрыжку побежал к своим товарищам, выкрикивая:
— Ханфи-эфенди кисляй! Ханфи-эфенди кисляй!
Селим еще раз окликнул мальчика, и тот остановился.
Подойдя к нему, Селим попросил сейчас же позвать Ханфи-эфенди.
Мальчик убежал. В сердце Селима закралось сомнение в том, что его призыв к Ханфи имеет смысл. Разве можно ждать каких-нибудь решительных действий от человека, которого все, даже дети, называют кисляем?
Селим ждал недолго. Ханфи-эфенди не замедлил явиться, думая, что случилось что-то серьезное, и не очень ошибся в своем предположении. Селим принялся рассказывать о том, что произошло, изображая все в преувеличенном виде и сильно раздувая значение этого события.
Глава семьи слушал молча, потупившись и сохраняя полное спокойствие. Со стороны можно было подумать, что он погружен в глубокое раздумье. Наконец Селим пожал плечами и с досадой воскликнул:
— Что же ты молчишь? Ты так и не выскажешь мне своего мнения, брат мой?
Ханфи поднял голову и быстро ответил:
— Тебе нужно мое мнение? Ты прав.
— Не правда ли? Это Абда. Никто, кроме Абды, не мог этого сделать, я уверен… Я сбрею усы, если это не так.
— Я тоже уверен и сбрею бороду… Никто, кроме Абды!
— Что же теперь делать?
— Ты прав!
— Да, конечно, я прав, но ведь этого мало. Ты, си Ханфи, глава семьи и старший в доме. Не промолчишь же ты и на этот раз? Нет, ты должен применить власть.
Ханфи надул щеки и важно произнес:
— Да, ты прав, необходимо применить власть…
Он взял Селима за руку и потащил за собой.
— Идем!.. Не беспокойся… Мы разнесем весь дом.
Он сказал это так пылко и решительно, что обрадованный Селим поверил ему и восторжествовал.
Ханфи и Селим подошли к дому и вошли в квартиру. Селим отступил на шаг, подтолкнул Ханфи и шепнул:
— Примени силу!
— Не беспокойся!
Ханфи вошел в комнату и увидел Абду, низко склонившегося над чертежной доской. Прикинувшись очень рассерженным, глава семьи гневно произнес:
— Что это за история с письмом? Неужели у нас в доме вскрывают чужие письма?
Подняв голову, Абда так свирепо взглянул на брата, что тому стало страшно, и закричал, что не отвечает ни за чьи письма и никому не позволит подозревать его в подобных поступках. Вскочив из-за стола, он подошел к Ханфи и крикнул:
— Нечего тебе соваться в такие дурацкие дела!
«Почетный председатель» замолчал и потупился.
