трамвае, и от неожиданности совершенно растерялся. Кроме того, его поразил взгляд девушки. Не будь ее губы скрыты покрывалом, Мустафа заметил бы на них улыбку. Но тем не менее он увидел эту улыбку в ее глазах. И какую улыбку! Радостную, чуть-чуть лукавую, выражавшую глубокую симпатию! И Мустафа понял: девушка знает, что он здесь, и замечает его интерес к ней. Какое счастье!
Экипаж скрылся. Мустафа очнулся и побежал по улице, ища глазами другую коляску. Он весь дрожал, боясь упустить девушку, но, вспомнив, что знает, куда она поехала, успокоился. Он сел в экипаж и поехал, думая об этой чудесной девушке, об ее взгляде, улыбке. Да, но почему она взяла сегодня коляску? Ведь она знала, что он последует за ней. Быть может, она опаздывает? Или всегда ездила в коляске, а позавчера поехала на трамвае случайно? А может быть, ей хотелось сэкономить время? Но ведь все это не важно, не стоит об этом так много думать. В поведении девушки нет ничего странного, что особенного в том, что она предпочитает экипаж трамваю?
Мустафа думал обо всем этом, пока его коляска не остановилась перед домом врача. Он быстро поднялся по лестнице, вошел в квартиру и сразу подошел к двери женской приемной. Он взглянул на стул, на котором позавчера сидела девушка, словно она не могла сесть на другое место, и, не увидев ее там, испугался. Мустафа в отчаянии посмотрел в другую сторону, и взгляды их встретились. Девушка смотрела на него. Вспыхнув от радости, он сейчас же отошел от двери. Войдя в мужскую приемную, юноша стал думать, как бы передать ей письмо. Наконец он решил попросить фельдшера вызвать из женской приемной служанку и вручить ей письмо для передачи ее госпоже. Но что, если девушка спросит фельдшера, кто вызывает ее служанку? Что тот ответит? А если попросить самого фельдшера передать письмо девушке? Это может вызвать у него подозрение и возбудить всякие толки и пересуды. Преданная служанка лучший посредник.
Мустафа все не мог остановиться на каком-нибудь решении и очень боялся, что, пока он раздумывает, наступит очередь девушки идти к врачу. Она уйдет со служанкой в кабинет врача, а потом выйдет через другую дверь, он ее не увидит и упустит такой прекрасный случай передать письмо.
Наконец Мустафа решился и поспешно встал. Выйдя в коридор, он подошел к фельдшеру и попросил его вызвать служанку. Фельдшер сейчас же направился к двери и поманил женщину. Та нерешительно взглянула на свою госпожу. Девушка сказала:
— Пойди, Бухейта, узнай, что нужно фельдшеру.
Бухейта поднялась и подошла к нему. Фельдшер молча взял ее за руку и подвел к Мустафе. Мустафа с облегчением вздохнул и, отведя служанку в сторону, передал ей письмо.
— Отдай это сейчас же своей госпоже, — сказал он.
Больше он ничего не прибавил, считая, что при подобных обстоятельствах лучше сказать меньше, чем больше. Служанка взяла письмо и ответила:
— Слушаюсь, бек.
Ей даже не пришло в голову спросить, от кого письмо.
Мустафа затрепетал от радости. Он добился всего, что ему было нужно, и мог спокойно уйти. Он не шел, а летел на каких-то фантастических крыльях по улице Абд аль-Азиза, совершенно забыв о существовании дантиста.
Глава двадцать первая
Состояние Мухсина ухудшалось. Скоро удивленные учителя вынуждены были признать, что, если ему не поможет какое-нибудь чудо, этот год для него потерян. Мальчик побледнел, осунулся, стал очень молчаливым. Желая развлечь племянника, встревоженные дядюшки заставляли его гулять и молча шагали рядом с ним, не решаясь заговорить.
Абда, по-видимому, заразился настроением Мухсина. Он не выносил шума, болтовни, не мог слышать имени Саннии. Еще недавно, узнав свежую новость или увидев из окна что-нибудь относящееся к соседям, Заннуба спешила сообщить об этом «народу», когда все собирались вокруг обеденного стола. Но теперь Абда категорически запретил ей это, приказывая молчать в его присутствии. Дом их превратился в гробницу, а они в печальных, безмолвных призраков.
Все это было крайне неприятно Ханфи-эфенди и Мабруку. В самом деле, чем провинился Ханфи? Если у других была причина горевать, почему они заживо похоронили и его? Он пытался вовлечь их в беседу, рассмешить, развеселить, но никто его не слушал. Пришлось замолчать и Ханфи.
Видно, горе Мухсина было на самом деле велико, раз так действовало на окружающих. Когда он слышал доносившиеся откуда-нибудь звуки рояля, он бледнел, сердце его сжималось, походка становилась неуверенной. Мальчик изо всех сил старался взять себя в руки, скрыть свое душевное состояние.
Никогда не вернутся чудесные дни, когда он слушал игру Саннии на рояле, видел ее бегающие по клавишам нежные руки. Он учил ее петь, а она не сводила с него глаз, восторженно слушая песню:
Воспоминание о тех днях терзало мальчика, и он задыхался от слез, повторяя про себя:
Да, в те счастливые далекие дни он пел это Саннии и улыбался, думая, что это только песня, пустые, ничего не говорящие слова. Как мог он знать, что все так быстро промчится и его ожидают предсказанные в этой песне горести?
Это тоже из песни. Да, «хотелось бы пожаловаться, но никто…»
Даже жаловаться ему запрещено… Разве Санния снизойдет до того, чтобы внимать его сетованиям? Нет, это невозможно! А жаловаться родным он не хочет, хоть это и принесло бы ему некоторое облегчение…
Селим и Абда часто заговаривали с племянником, и Мухсин чувствовал, как прочно связаны их сердца с его сердцем. Он видел, что братья горячо желают, чтобы он им открылся, и ищут случая заговорить на эту тему, но Мухсин предпочитал молчать. Когда они видели девушку в зеленом платье, слышали звуки рояля или случайно заходил разговор о починке электричества, всех троих охватывал какой-то трепет.
Удивительно, что и Селим стал совсем другим человеком. В большом сердце Мухсина как будто было достаточно священного огня, чтобы зажечь им сердце Селима и даже поделиться с Абдой. Селим не был создан для возвышенных чувств, и живи он один, например в Порт-Саиде, он, конечно, не придал бы этому событию большого значения. Что же это, фантазия, вдохновение? Значит, правда, что сердце обладает великой силой и одно большое сердце может вдохновить много сердец?
Абда и Селим, сначала только восхищавшиеся племянником и волновавшиеся за него, постепенно
