Глава 4
Друг
Корабль плыл вниз по течению вдоль второго нильского порога, что протянулся на десятки километров. Здесь стояли крепости – Бухен, Икен, Саррас, Аскут, Шалфак, Уронарти и, наконец, в самом узком месте – Хех и Кумма, по обе стороны реки. Строили их с таким расчетом, чтобы из одного укрепления видеть другое, а то и два-три; днем, как объяснил Сенмут, подавали сигналы горном и барабаном, а ночью не только звуками, но и огнями. Эти египетские форты не походили на рыцарский замок, средневековую цитадель или оборонительное сооружение римлян. В более поздние эпохи, в Европе и Азии, любая крепость была пространством, окруженным стенами с вратами и башнями; снаружи прокладывали ров, внутри строились казармы и конюшни, склады и дворец правителя – либо что-то поскромней, для начальствующего над гарнизоном коменданта.
Но крепости Та-Кем были другими. Каждая – цельный монолит в десять-пятнадцать метров высотой, искусственный холм с отвесными каменными стенами и выступающими мощными контрфорсами; площадка на вершине обнесена барьером, не мешавшим лучникам стрелять, и такой же барьер, прочный, но невысокий, окружал основание монолита, прерываясь лишь у пристани. Сложенная из огромных известняковых глыб, она была украшена парой обелисков с бронзовыми навершиями; блеск полированного металла был виден издали, и Семен подумал, что эти бесполезные на первый взгляд столбы на самом деле являются маяками. Один или два контрфорса обычно надстраивались и превращались в наблюдательные башни; казармы и склады прятались в теле крепости, а наверху сооружалось лишь самое необходимое – дом коменданта и навесы для дротиков, камней и стрел. Забраться на площадку можно было по узкой и крутой лестнице, которая простреливалась с двух сторон – обычно с выступающих вперед контрфорсов.
Эти цитадели, соединенные дорогами, с судами и лодками для быстрой переброски войск, со сложной сигнальной системой, являлись оборонительным рубежом Та-Кем, который строился и укреплялся веками. Сейчас в них стоял корпус Сохмет, двенадцать тысяч отборных воинов под командой Инхапи, Спутника Великого Дома. По словам Сенмута, этот почетный титул пожаловал ему сам Яхмос, прапрадед нынешнего владыки, за преданность, храбрость и героизм в битвах к гиксосами. Но теперь Инхапи был стар, о подвигах его забылось, он доживал свой век в далекой Кумме и подчинялся хранителю Южных Врат.
Сенмут не удостоил его визитом, однако Инени, что-то начертав на пергаменте, вручил письмо коменданту Сарраса и повелел отправить с гонцом почтенному Инхапи. В Саррасе они провели ночь (Уста Владыки и его брат со служанкой То-Мери и почтенным жрецом – в жилище коменданта, а остальные – в казарме) и отправились в путь с первыми солнечными лучами. Пятеро воинов, уцелевших после схватки с кушитами, остались в крепости, и теперь путников сопровождал новый эскорт, два десятка солдат и гребцов, не утомленных опасным странствием на дальнем юге. Семен заметил, что Инени о чем-то долго толковал с оставшимися воинами, видно убеждая их, что брат царского зодчего явился не с тростниковых полей Иалу, а из какой-нибудь грязной и нищей деревушки разбойников-нехеси. Служивые падали ниц и лобызали с почтением руку жреца – похоже, клялись, что ничего не видели, не слышали и знают об этом деле ровно столько, сколько цапли из ближайшего болота. Семен, однако, им не верил и, глядя на эту сцену, бормотал сквозь зубы: «Продадут, шельмецы!» Он, в отличие от Инени, служил, а значит, помнил о главном солдатском развлечении – почесать язык насчет начальства. В этом смысле воины Та-Кем вряд ли отличались от бойцов-десантников.
Но уговоры жреца – а может, приключение в Шабахи и девочка, которую привел Семен, – кое-что переменили. Пуэмра больше не трясся в ужасе при его виде, не округлял глаза и не ронял подносов с пищей, Техенна и Ако не кланялись ниже положенного, а старый Мерира, совсем расхрабрившись, поведал Семену пару историй, напоминавших анекдоты. В одном шла речь о горшечнике и его жене, соблазнительной, как сладкий финик; дескать, вернулся горшечник домой, поужинал и улегся спать под бок супруге, да тут за циновкой что-то зашуршало. Горшечник просунул руку, нащупал чью-то лохматую башку и сказал: «Клянусь пеленами Осириса! Это ты, мой верный пес?» И пес ему ответил: «Конечно, это я, хозяин!» Другая история была про скупого ливийца, который приучал козу не есть; день не кормил, два, три, и коза уж совсем привыкла, да на четвертый померла.
Эти рассказы привели Семена в тихий восторг; он ощутил, что на Земле не прерывается времен связующая нить, что мудрость поколений не иссякает в песках веков, но течет из уст в уста, и этому процессу не помеха ни климаты, ни языки, ни расстояния. Что же касается Мериры, то корабельщик был, несомненно, источником подобной мудрости, из тех людей, с какими стоит поговорить за жизнь.
– Давно ли ты служишь Устам Великого Дома? – поинтересовался Семен.
– Три года, мой господин. И, клянусь пеленами Осириса, не было у меня лучшего хозяина, чем семер Сенмут, твой брат! Чтобы лица богов от меня отвернулись, если я лгу! Он подобрал меня в Хетуарете, когда я сделался старым и слишком слабым, чтобы натягивать парус и сидеть на веслах… Я был нищ и голоден, будто стая гиен, и так отчаялся, что не мог отделить жизнь от сна и сон от смерти… я, водивший корабли владык Амен-хотпа и первого Джехутимесу! Но что поделаешь, мой господин! – Кормчий погладил головку То-Мери, сидевшей у их ног, и с грустью закончил: – Старость беспощадна к людям, и плохо тому, кто не завел семьи, не родил сыновей и дочерей и не сберег десятка серебряных колец…
– Ты еще не стар, – утешил его Семен. – Ты выглядишь крепким и вполне успеешь сотворить кучу ребятишек.
– Для этого дела нужны двое, господин… А кто польстится на старого корабельщика, чье имущество – увядшая кожа да сухие кости? – Он вытянул руку, перевитую синими жилами, потом задумчиво нахмурился. – Хотя… есть одна толстушка с острова Неб, с которой я перемигнулся… из дома хаке-хесепа Рамери… может, она бы меня и подобрала… Имя ее Абет, – здесь Мерира понизил голос, – и она печет такие пироги, каких, мой господин, тебе не доводилось пробовать в полях Иалу… Как ты думаешь, отдали бы ее мне? Если хозяин попросит хаке-хесепа?
– Не знаю, – честно признался Семен. – Не знаю, но спрошу у брата.
Он и в самом деле спросил – в тот же день, на берегу, во время вечерней трапезы, когда То-Мери принесла второй кувшин с вином. Право подавать питье и еду она отвоевала у Пуэмры в первый же день своего пребывания на корабле; слов, чтоб объясниться с ним, у нее не хватило, но выкрик: «Мой!» – и удар увесистым кулачком живо отогнали парня от кувшинов и подносов.
Как обычно, они ели втроем, пили кисловатое вино, закусывали сладкими финиками и любовались звездным небом, где призрачной серебряной ладьей светился полумесяц. Местность тут была холмистая, напоминавшая окрестности Шабахи; гряды курганов тянулись подобно застывшим морским волнам, и налетавший ветер шелестел в тростниках и кронах пальм. Ветер, как и опрокинутый на бок полумесяц, был непривычным для Семена; ветер над огромной рекой дул обязательно с севера, и потому суда шли вверх под парусом, а спускались по течению на веслах.
Узнав о заботах Мериры, Сенмут одобрительно кивнул.
– Верный человек, преданный и достойный награды… Рамери щедр и, думаю, мне не откажет. Как имя этой женщины? Абет?
– Кажется, так. – Семен усмехнулся и добавил: – По словам Мериры, она печет такие пироги, каких мне не доводилось пробовать в полях блаженных.
Инени отставил кружку с вином и насупился.
– Поля блаженных! Не знаю, какой награды достоен этот старый шакал Мерира, ибо язык у него слишком длинный! Я ведь велел ему не поминать, откуда явился Сенмен! Или моего слова недостаточно? Тогда, сын мой, – жрец повернулся к Сенмуту, – возьми тростниковую палку и дай своему слуге урок послушания. Ухо человека – на его спине!
Возмущенно фыркнув, Инени поднялся и отправился спать под корабельный навес. Сенмут, посмеиваясь, проводил его взглядом.
– Ухо человека – на его спине… Так он говорит всем своим ученикам, однако я не видел палки в его руках… Но сейчас Инени прав, и я скажу Мерире, чтобы придержал язык, если хочет получить жену. Я возьму ее в свой дом с охотой, ибо мои служанки молоды, и их болтовня не прибавит ума этой девочке. Тут нужна женщина почтенная, достойная… – Он поглядел на То-Мери и понизил голос: – Однако не стоит Мерире уподобляться моим прислужницам и болтать о запретном. Знаешь, брат, кое-какие истины
