бушпритом, задранным вверх и изогнутым, как рыбий хвост, у другого покачивалась их барка, приплывшая в Неб минувшим днем, когда над западной пустыней уже садилось солнце.
– Велик Амон! – провозгласил Рамери, повернувшись к Сенмуту и поднимая чашу. – Ты, семер, проделал долгий путь ради бредней глупца Туати – да поразит его Сохмет! – и не нашел искомого. Но боги знают, как и куда направить человека… Брат твой с тобой, а это значит, что благосклонны к тебе Амон и Хнум: не мертвым камнем одарили, а жизнью родича.
– Это верно, мой господин, – отозвался Сенмут, с улыбкой глядя на Семена.
– О камне же не беспокойся. К чему искать за третьим порогом то, что есть у первого? Розовый камень ломают в Севене и грузят сейчас на корабли, вместе с медью из Бухена. С ними ты поплывешь в Уасет, так что почтенный Нехси будет доволен.
– И это верно. – Сенмут склонил голову. – Хвала Амону и тебе, сиятельный! Я привезу в Уасет и медь, и камень, и брата.
– Я его помню, – промолвил старший над рудниками, заглатывая пирожок с изюмом. – Помню! Десять разливов назад, проплывая мимо Неба, Сенмен был гостем в моем доме. – Ухватив второй пирожок, он ткнул им в сторону Семена: – Ты изменился, ваятель, и, как сказал мне твой брат, многое тобой забыто по причине болезней и горестей… А помнишь ли вино, которое мы пили? И девушку-ливийку, с которой развлекался ночью?
Семен подмигнул тучному начальнику рудников.
– Вино было сладким, а девушка – еще слаще. Светлокожая, с тонким станом, да?
Ошибиться было трудно – все ливийцы были светлокожими и гибкими.
– Он не болен, он здоров! – Домоправитель звонко хлопнул себя по ляжке. – Если мужчина помнит о вине и девушках, он – здоров! К тому же этот человек не выглядит больным, хоть пережил немало горестей… Нет, не выглядит! Он – как крепостная стена, как гора из меди! Пусть я останусь без погребения, если лгу!
– Ты не лжешь, – заметил бритоголовый старец, первый из пророков Хнума. – Лгали сыновья гиен, жалкие трусы, сбежавшие от кушитов! Те, что бросили господина в беде, сказав, что он погиб! Между прочим, твои солдаты, Пауах! – Жрец покосился на хмурого военачальника, который командовал гарнизоном Южных Врат.
– Тогда – не мои, – буркнул воин и присосался к чаше.
– Пауах прав, – важно кивнул Рамери, – десять разливов назад его здесь не было. Но тех нерадивых корабельщиков и стражей надо сыскать! – Глаза хаке-хесепа расширились и сверкнули, а в голосе прорезался металл. – Найти, зашить в мешки и бросить в Реку!
– Исполню, сиятельный, – пробормотал Пауах, запрокинул голову и вылил вино в необъятную глотку.
Инени, сидевший напротив хранителя Южных Врат, поморщился.
– Всякий проступок требует воздаяния, но оно должно быть скорым. После многих лет не ищи вину на слушающих твой призыв, чтобы не прослыть злопамятным. Амон с них спросит!
Слушающие призыв – так назывались слуги, и этот термин стал уже для Семена привычным, в отличие от другого – секер-анх, живые убитые, или рабы. Кажется, рабов в земле Та-Кем было немного, и он пока что с ними не встречался.
– Говоришь, Амон спросит? – произнес Рамери и поджал губы. – Ну, посмотрим, посмотрим, мудрейший… Обещаю, если за это время Амон спросил хоть с одного, я отменю мешки и ограничусь поркой. – Он откинулся в кресле и щелкнул пальцами.
В зал стайкой ярких мотыльков впорхнули танцовщицы. Это случилось так неожиданно, что чаша в руке Семена дрогнула; застыв с приоткрытым ртом, он глядел, как мечутся цветные прозрачные ткани, колышатся груди и бедра, сияют глаза, как, подчиняясь мерному ритму, переступают ноги, как изгибаются в пляске тела, сливаясь с рокотом барабанов и тихим посвистом флейт. Все вокруг внезапно ожило, пришло в необходимую гармонию: полунагие девушки плясали среди колонн, под золотыми сводами, и это был последний штрих, соединивший Семена с реальным миром и примиривший с ним. Он вдруг осознал, что этот мир, безмерно далекий, сказочный и непривычный, в главном не отличается от того, что еще мнилось настоящим, не выпускавшим память из своих оков: и там, и тут были женщины. Это открытие поразило его.
Конечно, в Шабахи он видел женщин, но эти казались другими, манящими и желанными. И сказочно красивыми! Не потому ли, что он просидел в заточении много месяцев? Или в жилах его играло выпитое вино?
– Похоже, брат твой что-то вспоминает, – усмехнулся Рамери, кивая Сенмуту. – Не ласки ли той девушки-ливийки?
– Неудивительно, мой благородный господин, – заметил смотритель каменоломен, расправившись с последним пирожком. – Я бы лишился не только памяти, но и разума – да сохранит меня Амон! Жить с нехеси, в плену, без приличной еды, без вина и женщин… И так – десять лет!
«Не десять, все-таки поменьше, – мелькнуло в голове Семена, – а вот насчет еды и остального – в самую точку!»
Он жадно уставился на танцовщиц, вдыхая полузабытый аромат разгоряченной женской плоти. Рамери, протянув руку, потрепал его по плечу.
– Ешь и пей, ибо – клянусь пупком Хатор! – эта ночь будет утомительной! Ты похож на оголодавшего льва, ваятель Сенмен… Сколько прислать тебе этих газелей, чтобы ты насытился? Двух или трех?
– Одну, сиятельный, – Семен поднял указательный палец. – Одну – для меня, и другую – для преданного слуги моего брата, корабельщика Мериры.
– Преданный слуга? – Брови Рамери полезли вверх. – Такой преданный, что ты за него просишь? Не много ли чести для простолюдина?
– Мерире не нужна газель, – с улыбкой вмешался Сенмут. – Он хочет взять жену из твоего дома, мой господин, чтобы она покоила его старость. Женщину не слишком молодую и не очень стройную… Кажется, ее имя Абет.
– Кто такая? – Взгляд Рамери остановился на домоправителе.
– Твоя ничтожная служанка, господин. В самом деле, не слишком молодая и не очень стройная… не газель, скорее – самка бегемота… Если бы не искусство печь пироги, цена ей была бы три медных кедета. Странно, что этот корабельщик ее избрал!
– Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, – пояснил Семен.
– Какая глубокая мысль! – восхитился рудничный начальник, поедая фаршированные орехом финики.
Хранитель Южных Врат поднялся, махнул танцовщицам, приказывая убираться вон, и подошел к высокой арке, ведущей на террасу. Солнце, склоняясь на запад, озарило Рамери радужным сиянием, какое приличествует в большей мере не человеку, но божеству, бессмертному, непогрешимому, всесильному. Однако Амон-Ра знал, кому отдавать почет; хоть Рамери не являлся бессмертным, но в южных пределах Та-Кем его непогрешимость и сила ничуть не уступали божественным. Помня об этом, гости почтительно смолкли, пока наместник стоял и смотрел на свой город, где все было ему подвластно; он мог прервать любую жизнь, казнить или помиловать, высечь или утопить в реке, сослать в каменоломни или осыпать благодеяниями.
«Серьезный мужчина, – подумал Семен. – Что он там высматривает? Кого бы зашить в мешок?»
Но Рамери, кажется, глядел на корабль с бушпритом в форме рыбьего хвоста. Судно уже ошвартовалось, гребцы складывали весла, крохотные фигурки суетились на палубе и рядом, на берегу, таскали груз или натягивали причальные канаты, издалека было не разобрать. В сравнении с баркой Сенмута, стоявшей неподалеку, корабль выглядел огромным – вдвое шире и раза в три длинней.
Повернувшись к столу и гостям, наместник покосился на Инени и чуть заметно кивнул. Потом привычным жестом вскинул к плечам раскрытые ладони.
– Возблагодарим Амона, владыку престолов Обеих Земель, который властвует над небом, водами и сушей! Пусть будет он благосклонен к Великому Дому Мен-хепер-ра – жизнь, здоровье, сила! – и к нам, его верным слугам, что слушают царский призыв! Пусть не оставит нас своими милостями! – Руки Рамери опустились. – Теперь идите и вкусите отдых, ибо завтрашний день полон забот и трудов. Тот, кто вовремя
