– Нет. Я говорил тебе, прекрасная госпожа, что прорицание – странный дар: чем дальше, тем лучше видится, но близкое будущее смутно, как в тумане.
– А прошлое? Недавнее прошлое? – Она отступила на пару шагов, посматривая то на Семена, то на столик с каменной головкой, прикрытой полотном. Вгляд ее был спокоен, голос не дрожал, словно Меруити приняла некое решение. Или, возможно, его подсказала царица Хатор.
– Какое прошлое тебя интересует? – спросил Семен, любуясь, как складки тонкого платья падают от ее груди, струятся вдоль бедер и колен до обвитых ремешками сандалий лодыжек.
– Мне донесли, что Софра умер. Кажется, день или два назад… Умер страшной смертью, словно боги его покарали, и к тому же остался без погребения… Поехал охотиться в пустыню, как делал много раз, и львы растерзали его. Ты знаешь, как это случилось?
Семен задумчиво поднял глаза к потолку.
– Не знаю, моя владычица, но выясню, если прикажешь.
– Выяснишь? Как? Спросишь у Амон-Ра, который видит с высоты всю землю?
– Нет. Взгляну на то, что осталось от Софры, на место, где он погиб, поговорю с его людьми… Он ведь охотился не в одиночестве!
– От Софры остались череп и кости, как и от его слуг. Львы утащили тела в пустыню и… – Царица сделала знак, отвращающий беду. – Храни нас Амон от подобной участи! Маджаи правителя Джеме, посланные на розыски, не отыскали даже лошадей. Видно, и они достались львам.
– Что же они нашли?
По губам Меруити скользнула мимолетная улыбка.
– Много песка и немного крови… Еще – обломки колесницы, копья, дротики, кинжал… Это все. Не слишком удачные поиски, верно?
Семен продолжал разглядывать потолок, изображавший бирюзовое небо с крылатым солнечным диском.
– Говорят, царь дунет в Уасете, поднимется буря за порогами… – медленно произнес он. – Это случится, если царь знает, как дуть и в какую сторону.
Тонкие брови царицы приподнялись.
– Я дунула туда, куда нужно?
– Наверное, моя госпожа. Боги освободили тебя от Софры, и теперь, при мысли о нем, сердце твое не будет сжиматься, и мрак не окутает душу. Правда, остался Хоремджет…
– Я не хочу вспоминать о Хоремджете в эту ночь, ваятель. – Она повела рукой, будто отбрасывая что-то лишнее, ненужное, как пыль пустыни. – Но Софры нет, а он был одним из великих мужей в Обеих Землях. Теперь мне надо подумать… Кто унаследует его власть? Кто поднимет его посох, встанет перед богами и вознесет молитвы Амону и Мут, Сохмет и Птаху? Мне надо сделать выбор, и только провидец, подобный тебе, может сказать, будет ли он удачным.
– Выбери Хапу-сенеба, – предложил Семен. – Мудрый человек, богобоязненный и тихий. И молиться будет так, как нужно. О том, чего желаешь ты, – уточнил он, стараясь превозмочь разочарование. Неужели его позвали лишь для того, чтоб посоветоваться о преемнике Софры? Конечно, высокая честь!.. Но он ожидал совсем другого.
– Хапу-сенеб… – протянула царица. – Верно, мудрый человек, но слишком слабый. Боги услышат его молитвы, но будет ли он тверд в земных делах? Все ли жрецы ему покорятся? Ведь есть среди них люди с тайным могуществом, такие, как…
Она замолчала, хмурясь и сжимая губы, будто вспомнила о чем-то неприятном.
– Такие, как Рихмер, – закончил Семен, сообразив, что пауза не случайна. – Рихмер, моя госпожа, тебе хлопот не доставит. Скорее, наоборот.
– Ты уверен? – Меруити прищурила глаза.
– Пусть я останусь без погребения, если лгу!
Она вздохнула, и груди, будто пара птиц, затрепетали под полупрозрачной тканью платья.
– Что ж, я верю тебе… верю, и снова дуну так, как ты советуешь… пусть это будет Хапу-сенеб… А теперь, – взгляд царицы скользнул к изваянию под полотняной накидкой, – теперь, Сенмен, сделай то, за чем тебя позвали. Сбрось ткань! Я хочу увидеть… – Губы ее внезапно дрогнули, опустились веера ресниц, и Семен услышал тихий шепот: – Хочу увидеть и понять, кто из богов направляет твой резец и руки… Хнум, Маат или великий Птах? Или, быть может, сам Амон?
Медленно покачав головой, он сдернул покрывало.
Лицо Меруити вдруг переменилось – порозовели щеки, снова взметнулись и опустились ресницы, пригасив сияние глаз, а кончики бровей будто вспорхнули к вискам, напомнив о распростертых птичьих крыльях. Она молчала; звездное небо заглядывало в окна тысячей мерцающих зрачков, невидимый вселенский маятник отсчитывал минуты, а две женщины взирали друг на друга в счастливом изумлении. «Неужели я такая?..» – читалось в глазах Меруити. «Да, – чуть заметно улыбалось ей каменное изваяние, – да, это ты, это твоя сущность, увиденная неравнодушным взором и воплощенная во мне искусными руками и любящим сердцем. Не твое величие, не твой ум, не твердость, не благородство и даже не красота, но все это вместе, соединенное в твоей душе, в твоих чертах – то, что отличает тебя от прочих женщин, делает неповторимой и желанной… Ты хотела понять, кто стоял за спиной художника, какой из богов ему ворожил? Что же, смотри! Теперь ты знаешь!»
Царица повернулась к молельне, где за голубой завесой сияла улыбка Хатор. Потом губы ее дрогнули:
– Ты… ты великий мастер, ваятель Сенмен… мастер, каких не знали даже во времена Снофру и Хуфу… Правда ли, что ты прозреваешь будущее? Не ведаю, хотя надеюсь, что все твои пророчества исполнятся… Но настоящее ты видишь! Видишь тайное и скрытое от глаз… – Голос ее окреп, набрал силу, и властные нотки зазвенели в нем: – Хвалю твои глаза и руки! Ты будешь…
– …награжден и возвеличен, – закончил Семен. – На этот раз не откажусь от награды, моя госпожа. Какой она будет?
О, золотая Хатор, владычица небес и сердец человеческих! – звучало у него в ушах. Ты, кто ведет мужчину к женщине и женщину к мужчине! Ты, питающая нас соками любви! Направь и подскажи, богиня!
Будто повинуясь его мыслям, Меруити откинула голубоватую занавесь, приблизилась к статуе Хатор, но не склонилась перед ней в молитве, а что-то повернула у подножия. Семен снова услышал негромкий протяжный скрип, словно два полированных камня скользили один по другому, жалуясь, что их заставляют двигаться, тогда как им, камням, положено лежать или стоять. Затем звуки стихли, и женская рука поманила его в молельню.
– Подойди ко мне, ваятель, и ты увидишь свою награду.
«Я уже вижу ее», – подумал Семен, но, как приказали, пересек комнату в пять шагов, пригнулся, проходя под невысокой аркой, и ступил в молельню. Это помещение было вытянутым как пенал писца; алтарь – напротив входа, слева от него – окно, а вдоль длинных стен стояли покрытые львиными шкурами ложа и серебряные светильники в человеческий рост, изображавшие пальмы. От горевших в них свечей тянуло приятным запахом ладана.
– Смотри!
Взгляд Меруити устремился в торец комнаты, где, за сдвинувшейся стеной, было еще одно помещение, совсем небольшое и уставленное сундуками с откинутыми крышками. В них, переливаясь всеми цветами радуги, громоздились серьги, подвески и ожерелья, перстни, браслеты и диадемы, заколки, броши и нагрудные пластины; алый блеск рубинов соседствовал с изумрудной зеленью, голубизна бирюзы скромно тускнела в синем победном сиянии сапфиров, горел золотистым пламенем цитрин, таинственно мерцали аметисты, пестрели халцедон и яшма, струился серебристый свет опалов… В других сундуках, побольше размером, хранились чаши, кубки и кувшины, подносы и драгоценные сосуды для благовоний из серебра, азема и белого, желтого, зеленого и розового золота[31]; в третьих блестели груды колец и слитков, серебряных и золотых, в четвертых – дорогое оружие, железные клинки, отделанные золотом секиры, шлемы, усыпанные самоцветами, жезлы и посохи со вставками из малахита и лазурита, с навершиями из слоновой кости и благородных металлов… Тайная сокровищница! Казна фараонов, а в ней – неимоверные богатства, чей вес нельзя измерить ни в кедетах, ни в дебенах, а только
