в тоннах!
От изумления лоб Семена пошел морщинами.
– Выбери, что хочешь, – сказала Меруити, пристально глядя на него. – Выбери и возьми столько, сколько унесешь. Ты могуч, ваятель Сенмен… Может быть, поднимешь ларец с кольцами золота? Донесешь до статуи Хатор, и он – твой!
Помрачнев, Семен передернул плечами.
– Смеешься, госпожа?
– Нет, не смеюсь. Стряхни пыль с ресниц, ваятель, и смотри! Здесь, в тайной кладовой, богатства отца моего, великого Джехутимесу… сокровища, каким нет равных в странах юга и севера, каких не видели ни в Джахи, ни в Хару, ни в Митанни… От их созерцания у всякого затмится разум! Тут драгоценные камни шести цветов, тут золото, азем и серебро, небесное железо и…
– Прах пустыни! – пробормотал Семен и добавил на русском: – Хлам, моя красавица, всего лишь хлам. Этим хламом ты не отделаешься, чтобы мне жить на одну зарплату!
Ее глаза сияли и смеялись.
– Что ты сказал, ваятель?
– Сказал, что мне не нужны побрякушки. Твой великий отец может не тревожиться в полях Иалу – я не коснусь его сокровищ!
Он шагнул к ней. Меруити отступила – то ли случайно, то ли намеренно, к ложу, покрытому львиной шкурой. Хороший признак, подумал Семен, протягивая к ней руки.
– Какой же ты хочешь награды? – прошептала она. Ее зрачки потемнели, губы раскрылись, будто в ожидании поцелуя, соски под тонкой тканью напряглись; она была сейчас как молодая пальма, ждущая прохладных струй воды.
– Меруити… Меруити… – шептал Семен в блаженном забытьи, касаясь ее тела. Он видел, как вдруг расширились ее глаза, чувствовал, как трепещут мышцы под тонким полотном, как тепла и нежна ее кожа, как ее бедро касается его бедра. Она откинулась назад, но не пыталась ни крикнуть, ни вырваться из рук, словно лань, смирившаяся с пленом. Ладони Семена скользнули по гибкому стану женщины, поднялись к лопаткам, коснулись лент, державших платье на плечах. Оно было полупрозрачным и невесомым, подобным тающей в воздухе дымке.
Его губы прижались к губам Меруити. Чуть слышно застонав, она оттолкнула Семена; рот ее округлился в изумлении.
– Что ты делаешь, ваятель?
– Это… это… – Он смолк, вспоминая, что роме не ведают поцелуев любви; в Та-Кем целовали прах у ног господина, касались губами амулетов и изваяний богов, и это считалось знаком почтения. Интимная ласка была иной – жест нежности, древний, как сама природа, и, вероятно, существовавший с той поры, когда человек еще не назывался человеком.
Семен осторожно прикоснулся носом к изящному носику Меруити. Почти что пытка – не целовать ее, а выразить т а к свою любовь – но что поделаешь? Многих вещей, простых и естественных в будущем или в других краях, в этой стране не знали; тут не было купцов и денег, весны и лета, осени и зимы, не было туч и дождей, лимонов и яблок, и не было поцелуев. Но что такое любовь, здесь понимали.
О, золотая Хатор, владычица небес и сердец человеческих!
Пальцы Меруити сомкнулись на шее Семена, нежно поглаживали завитки волос, щека приникла к его щеке, запах ее тела кружил голову. Ее лоно и груди напряглись; ощущая их жар, упругость и упоительную тяжесть, он снова начал искать ее губы.
– Это приятно, – вдруг прошептала она. – Ты научился этому у сириянок? Мне говорили… мне рассказывали, что…
– Меруити, Меруити…
Не слушая, он целовал ее с жадностью путника, нашедшего родник среди песков пустыни. Ее ладонь скользнула по плечу Семена, поглаживая бугры мышц, задерживаясь во впадинках и путешествуя по холмам; пальцы ее казались то лепестками роз, то огненными искрами.
– Как ты силен, ваятель… Мощь твоя подобна Реке, заливающей мир в месяц фаофи… Утоли мою жажду… проложи дорогу меж моих бедер…
Она опустила руки, и платье с тихим шелестом заструилось вниз. Семен приподнял ее, лаская языком набухший розовый сосок; она казалась легкой, как пушинка, и в то же время он ощущал желанную сладкую тяжесть ее тела. Страстное нетерпение внезапно охватило его, будто он, познавший не один десяток женщин в той и в этой жизни, вновь встретился с чудом из чудес – с первым объятием любви, первым стоном, первой тайной, которую дарит юноше женская плоть.
Обняв Меруити, он начал опускать ее на ложе, но вдруг ее пальцы впились в плечи Семена, тело выгнулось, как напряженный лук, и, обжигая дыханием его ухо, она зашептала:
– Не так… не так, мой лев пустыни… ведь я – не сирийская женщина… я не должна ложиться… разве ты не знаешь? – Тихий смех, будто перезвон хрустальных колокольчиков. – Не знаешь, я вижу…
Он сел, позволив Меруити опуститься к нему колени. Та девушка, на острове Неб, мелькнула мысль, и остальные, арфистки и танцовщицы, которых брат приводил в их жилище, были другими. Безразличными? Вялыми? Нет, разумеется, нет; одаривая страстью, они умели наслаждаться сами. Покорными? Да, несомненно; они не выбирали поз и не настаивали на своих желаниях, всегда и во всем покоряясь мужчине. В этом была своя прелесть и свой недостаток, ибо покорность не позволяла разобраться в обычаях любви в Та-Кем – той любви, какую дарят не за серебряные кольца, а по сердечной склонности.
Впрочем, он уже нашел наставницу…
Мягкий шелк бедер Меруити под ладонями, запах ее волос, тепло и влажность лона… Внезапно она откинула голову, приподнялась над восставшей плотью, закусила губы, вскрикнула – и началось долгое, бесконечное, плавное скольжение, щека к щеке, грудь к груди; полет в нерасторжимом кольце объятий, в сумрачном воздухе, под любопытными взорами звезд, глядевших в окно. Отблеск свечи в темных ее глазах тоже казался парой лучистых звездочек, манивших и чаровавших Семена, и в этот миг казалось, что нет важней задачи – какую выбрать?.. к какой лететь?.. в какую погрузиться?.. Он не видел ничего, кроме этих сияющих огоньков, но ощущал, как трепещет тело Меруити в его руках, слышал, как ее дыхание становится все более глубоким и частым, прерываясь протяжными долгими стонами.
– О, золотая Хатор! – вдруг вскрикнула она, откинувшись назад, обвивая Семена ногами, вздрагивая в конвульсиях экстаза. – Хатор, владычица! Ты привела меня в поля Иалу!
Склонив голову, Семен начал целовать ее влажные груди, и пот любви был сладок на его губах. Он долетел до звезды, до одной из двух или до обеих вместе, и сладкая истома охватила его; огромный мир с горами и равнинами, океанами и континентами стал ущельем ароматной плоти между трепещущих холмов, и, касаясь их губами, он наслаждался их совершенством. Тут было все – мягкое и твердое, розовое, белое и золотистое, голубоватые ниточки вен, роса на цветах и плодах, и воздух над медвяным лугом и райским садом – воздух, в котором сияла улыбка Хатор.
С глубоким вздохом Меруити прижалась к нему и опустила головку на плечо. Темные пряди волос упали на грудь Семена.
– Ты хотел такой награды? Ты не жалеешь о сундуке с золотыми кольцами?
– Нет, не жалею, моя царица.
– Меруити, – поправила она. – Только Меруити, всегда Меруити! Меня называют прекрасной, великой и мудрой царицей, супругой Гора, владыки Обеих Земель, и первой из женщин в этой стране, но все имена – не мои. Не мои, ваятель Сенмен! Истинное знаешь лишь ты, как и положено провидцу. – Она слизала язычком испарину с верхней губки и улыбнулась. – Ты, наверное, знал многих женщин… сириек, кушиток, темеху и дочерей Та-Кем… Скажи, они такие же разные, как мужчины?
– Все женщины одинаковы, кроме тебя. Ты – как белый лотос среди зеленых тростников… Но почему ты спрашиваешь, Меруити?
Она снова вздохнула.
– То, что по воле Хатор происходит между мужчиной и женщиной… это таинство казалось мне прекрасным, сказочным – в давние годы, что спят под десятью слоями ила, намытого Рекой… Потом, ваятель, я стала супругой брата, чтобы укрепились наш трон и династия, и сказка исчезла. Он предпочитал
