И вот Капилавасту,
Печальная страна,
Весь край — опустошенный,
Как брошенный лежал.
Как будто бы селенье,
Где жителей уж нет,
Иль мир, когда сокрылся
Лик Солнца за горой.
Не били водометы
Прозрачною струей,
Все цветики-цветочки
Повяли на стеблях.
Померкли на деревьях
Златистые плоды,
Иссохли и опали,
И вот их больше нет.
Потеряны в печали,
На улицах везде
Мужчины тосковали,
И женщины при них.
Так Чандака, неспешно,
И с ним тот белый конь,
Шли молча, как проходят
Во время похорон.
Царевича не видя,
Лишь Чандаку с конем,
Скорбел народ и плакал,
И голос был в толпе:
«Царевич, сладость мира,
Народа верный друг,—
Куда его ты спрятал,
Где ныне он живет?»
И Чандака, печалясь,
Народу отвечал:
«Вослед я за любимым
Пошел, его любя.
Не я его оставил,
Он отослал меня.
Обычные одежды
Все сбросил он с себя,
И, с бритой головою,
Монашеский покров
Надел он, и вошел он
В дающий муку лес».
Услышав, что царевич
Отшельник стал теперь,
Кругом все дивовались,
Изведав странность дум.
И тяжело вздыхали,
И плакали они,
И так один другого,
Дивяся, вопрошал:
«Что целесообразно
Нам ныне предпринять?»
И сразу все вскричали:
«Мы поспешим за ним.
Телесная основа
Ослабнет у кого,—
Весь остов умирает,
И отлетает дух.
Так наша жизнь — царевич,
И наша жизнь ушла,—
Как это пережить нам
И как нам дальше жить?
Сей город, что прекрасен
Среди своих холмов,
Сии леса и рощи
На городских холмах,—
Все прелести лишилось,
И опустело все,
Как будто это мертвый,
И точно это труп».
И, тщетно ожидая,
Что он вернется к ним,
Спешили на распутья
И ждали у дорог.
Не знали, что царевич,
Потерян или жив,
И всячески скорбели,
И стон стоял кругом.
«Смотрите! — говорили,—
Как Чандака идет,
Как медленно идет с ним
И белогривый конь.
Царевич, верно, умер,
Царевича уж нет».
К печали прибавлялась
В сердцах еще печаль.
И Чандака, как пленный,
Влекомый пред царя,
Вошел в дворец — с глазами,
Ослепшими от слез.
Тогда, взглянув на Небо,
Он громко восстонал,
Заржал и белогривый,
Услышать — скорбь одна.
Все кони на конюшнях,
Все птйцы, звери все,
Услышав это ржанье,
