шприц с зельем, — спокойной ночи, молодой человек.
Дегтярев был слишком слаб, чтобы сопротивляться.
Разлепив распухшие веки, Олег увидел перед собой мутное пятно, которое постепенно превращалось в Альберта Лейбена, сидящего на корточках.
— Слава богу, — прокаркал Дегтярев. — Я все-таки умер. Ну и хреново же здесь.
Лейбен закашлялся и привалился к железным прутьям, которые — как и большинство металлических вещей на Луне — были сделаны из обломков капсул или контейнеров для льда.
— Так они все-таки не смогли тебя поймать?
Дегтярев пристальнее вгляделся в лицо мысленно похороненного уже человека. Лейбен выглядел немногим лучше трупа: он был бледен как кость, с потрескавшимися губами и затянутыми мутной пленкой глазами, к тому же он постоянно кашлял и хватался за виски трясущимися руками — все остальное время эти руки зажимали жуткого вида рваную рану в левом боку.
— Мне везет. Пока. — Охотник за головами вымученно улыбнулся.
— В таком состоянии тебя надолго не хватит.
— Ты меня плохо знаешь. — Вновь гримаса-улыбка. — Не из таких переделок выбирался.
Несколько минут они сидели в молчании, пока Альберт его не нарушил:
— Мне бы еще немного продержаться. То, что происходит сейчас внутри меня, не столько результат ранения, сколько борьбы самого организма с тем, что в него запихнули извне. Можно сказать так: фагоциты пытаются уничтожить жучки, проглоченные вместе с пищей. Поэтому я чувствую себя довольно некомфортно.
— Пытаешься в очередной раз выйти из-под контроля?
— Хочу стать призраком. Этакой легендой Купола, человеком-невидимкой. А что это за невидимка, если каждый может по монитору вычислить его местоположение? Никакой мистики, ничего сверхъестественного, а без этого жизнь становится скучной. — Лейбен усмехнулся.
— А ты не боишься принимать пищу? Ведь в ней тоже могут быть жучки.
— Не думаю. Это слишком дорого. Зачем? Если можно пичкать жучками только те партии, которые дают новичкам.
— Почему фагоцитоз происходит только в твоем организме? Я, например, тоже не в восторге от жучков.
— Потому что ты — это ты, а я — это я. — Альберт пожал плечами — для него вопрос был откровенно глупым, а ответ настолько очевидным, что просто казался аксиомой.
— Ну, мне пора, а то скоро твой профессор очнется. — Убийца встал и размял мышцы.
— А что ты с ним сделал?
— Нажал на один из нервных узлов.
— Эй, — Олег удивленно вскинул брови. — Ты что, не собираешься меня освобождать?
— Нет, — Лейбен отрицательно замотал головой.
— Почему?
— Потому что ты — подопытный кролик, лабораторная крыса, и кто знает, что именно закачал в тебя Зингельшухер. Он, кстати, известен на весь Купол как коллекционер болезней — не обращал внимания на колбочки вокруг клетки? Ты бы еще в холодильник заглянул… В общем, я не убил тебя только потому, что боюсь подцепить прикосновением что-нибудь смертельное, а молнии — слишком грубо. А не боюсь разговаривать с тобой потому, что уверен на все сто, что та хрень, которая сейчас внутри тебя, не передается воздушно-капельным путем, иначе Зингельшухер уже давно ходил бы в скафандре. Ну, пока. — И, не дожидаясь того, что выдаст ему Олег, убийца скрылся, оставив Дегтярева наедине с действительно мрачными мыслями.
Олег опять вспомнил о том, что перед смертью у человека перед глазами успевает промелькнуть вся его жизнь… И опять, сколько он ни тужился, у него ничего не вышло. Было дико себя жаль, очень хотелось просто сидеть и рыдать от этой пресловутой жалости к себе. Вдруг Дегтярев осознал, что смотрит на себя как на персонаж какой-нибудь книги или сетевого сериала. Интересно, может, это тоже признак близкой смерти? Да-а, любовь к себе — чувство, редко остающееся безответным.
Это лелеяние безысходности было нарушено грубо и вероломно — звуком извне. Звуки были покашливаниями, вздохами и руганью Исаака Абрамовича.
Из своей клетки Дегтярев видел, как Зингельшухер буквально прополз в комнатку, предназначение которой даже не пришлось угадывать, — Исаак Абрамович не удосужился закрыть дверь и принялся с остервенением извергать содержимое желудка.
— Этого не может быть, — заявил Исаак Абрамович Олегу. — Это просто невозможно. От тебя невозможно заразиться смертельной болезнью. Так, — профессор закатал рукав девственно чистого халата, выудил из белоснежной бездны кармана шприц, плюхнулся на пол, — надо прогнать себя через тестер, — продолжал он убеждать себя.
Коллекционер болезней потянулся к шкафчику, стоявшему неподалеку, вынул из его чрева какой-то шланг, перетянул — с опытом многолетнего наркомана — себе предплечье и вогнал стерильное железное жало в ртутный поток вены. Но вместо того чтобы впустить в себя радужные пузырьки снов, шприц забрал часть того, что бурлило в Исааке Абрамовиче.
— Я убежден, — дрожащим от страха и отчаяния голосом пролаял Зингельшухер, — что этот приступ не имеет никакого отношения к моим экспериментам. А обморок — всего лишь следствие переутомления.
Олег поцокал языком и покачал головой в притворном сочувствии:
— Бедный, бедный профессор. Интересно, какого цвета волдырями ты покроешься? — Дегтярев с садистским наслаждением смотрел на трясущиеся губы и посеревшее лицо Исаака Абрамовича. Он решил, что не стоит развеивать обреченность профессора рассказом о визите Лейбена, вследствие которого Зингельшухер и отключился. Вернее, был отключен. Зато теперь у Олега появилась любимая тема разговора с любимым профессором. — Ну же, мой мальчик, не стоит так расстраиваться — мы все умрем… Кто-то раньше, кто-то позже. Но я уверен, такие сволочи, как ты, просто обязаны умирать в муках — в этом есть высшая справедливость. Злодеи умирают не только в сказках. Может, укололся или вдохнул что-нибудь не то?
Профессор в течение дня раза четыре прогнал свою кровь через тестер и, не найдя ровным счетом ничего опасного, немного успокоился, хотя некоторые сомнения — так уж устроен человек — все равно остались, и Дегтярев, прекрасно это понимая, как мог, играл на нервах Исаака Абрамовича.
Дни превратились в цепь беспамятства и пробуждений; время протекало где-то в другом месте, стороной обходя клетку с запертым в ней человеком, единственным развлечением которого были язвительные нападки на другого несчастного в белом халате, время от времени появлявшегося в поле зрения.
Сейчас, однако, в поле зрения Олега был совершенно другой человек — светловолосый мальчишка- подросток с постоянно меняющимся цветом глаз, хрупкий настолько, что невольно начинаешь задумываться,
— Сегодня ты выглядишь гораздо лучше. — Дегтярев поскреб успевшую отрасти бороду.
— Спасибо. — Лейбен улыбнулся. — Сейчас я и чувствую себя не в пример лучше.
— И каково быть призраком?
— Лучше, чем в клетке, уж поверь. — Увидев, как сильно погрустнел после этих слов Дегтярев, Альберт решил поделиться новостями. — Недавно разыскал Вампира. Он неплохо устроился — стоит в охране гравитатора — сердца Купола, да, по сути, и всей лунной цивилизации. Случись что с гравитатором, и прощай все живое вне Колпака.
— Ты вроде что-то про отпрыска Иржи Мледича хотел мне рассказать.
— Он раньше за льдом за пределы Купола ходил — лед и прочее необходимое для жизни, чего здесь нет, в капсулах с челноков сбрасывают. Чтобы все это сюда перетащить, нужны рабочие, но на эти экспедиции постоянно нападают. Вампир сопровождал караваны вместе с одной из тринадцати групп охранников. Потом его перевели. Сейчас охраняет эту штуку.
