не обращает.
Да нет же! Ты самая милая!
Вот-вот. Милая. Всего-то.
Да я же люблю тебя.
Что ж ты раньше не говорил? Только сейчас. Все, нечего мне мозги пудрить. Не маленькая.
Ну все, хватит, взорвался мастер. Это он на Каспера закричал. Хватит. У тебя внутри — старые рваные колготки, я сам тебя сшил, и не очень хорошо к тому же. Все наружу. Иди-ка сюда. И мастер булавками приколол его на место, на стену.
А милочка… ну, она ведь тоже любила мастера, и дала себя утешить, и Каспер со стены смотрел на то, как сползало, сползало и наконец сползло на пол одеяло, смотрел и смотрел, потому что, приколотый булавками к стене, не мог ни отвернуться, ни закрыть глаза.
Но боль боли рознь, и боль от булавок, когда их, вонзенные в затылок, и руки, и ноги, приходится выдирать из обоев, все же легче перенести, чем ту, которая терзала колготочное нутро. Под утро милочка спросила, что это, как бубенчики звенят? Ой, это здесь, что это, мама! Мастер приподнялся — только тень метнулась в темном коридоре, лязгнул замок.
Вот паршивец! Мастер прыгал на одной ноге, не попадая в джинсы, и бормотал: свихнулся, да? я же говорил!
Лифт еще не работал, и мастеру пришлось бегом по лестнице с девятого этажа — спросонок чуть ноги не переломал. Каспера он нашел перед подъездом, в луже. Он лежал вниз лицом и вокруг его головы покачивались синеватые бензиновые круги — колеблющимся нимбом. Видимо, он выбросился с балкона: на некоторых этажах двери на общий балкон давно и окончательно были сломаны.
Тоже мне, Анна Каренина, почему-то сказал мастер и вынул Каспера из лужи. Он был мокрый насквозь, грязная вода текла с него ручьями. Живой? Каспер кивнул и всхлипнул. То-то же. Ну и что мне теперь с тобой делать? Может быть, я еще уговорил бы ее взять тебя — лежал бы где-нибудь на шкафу в чемодане. Хотя, конечно, какие у нее чемоданы на шкафу… А теперь? Мастер ощупал голову Каспера — вода потоками излилась из покривившихся крестиков-глаз. Маленький мой… И — что было делать? — мастер прижал его к голой груди, потому что, когда человек страдает, нужно прежде утешить, а потом мыть и сушить. Хотя… Мастер подумал, что мытье и сушение сами по себе — процедуры приятные и утешительные, и потому решительно направился домой — вверх по лестницам девяти этажей.
Ты же человек, говорил ему мастер, выставив из ванной всхлипывающую милочку. А раз человек — обязан терпеть, даже когда терпеть невмоготу. Нечего унижаться. Глаза не щиплет? Терпи. Да кто она такая, чтобы ты из-за нее — в грязную лужу?
Я хотел умереть.
Не выйдет.
За что? Разве ты не можешь меня распороть?
Что? Урод несчастный. Ни за что на свете. Подожди. Я тебе скажу страшную вещь. Это только еще первая любовь — мы все через это проходим. Тебе еще любить и любить… Как кого? Откуда я знаю? Я мог бы сделать для тебя манюню, но, во-первых, тебя это не устроит, правда? Во-вторых, не знаю, выйдет ли еще такое чудо. И в-главных, нельзя же создавать человека, не оставляя ему выбора. Да и ты ведь не кукла и не куклу хочешь любить.
Так, а теперь придется повисеть вот здесь, пока вода стечет, а потом положим тебя на батарею…
Что значит — зачем ты меня сделал? Что значит — ненавижу? Я тоже так умею говорить, когда совсем плохо…
Эй, что это в тебе ворошится? Так… так-так… милый, да никак у тебя завелось сердечко… Живи.
(— Каси, знаешь, я должна тебе сказать… Может быть, ты даже разговаривать, даже видеть меня после не захочешь, но я не могу… Я хочу, чтобы все было честно. Между нами такое… Я не думала, что любовь — это так. Вот так. Понимаешь?
— Не говори ничего, не надо. Если ты так боишься, не говори. Зачем? Что угодно, все-все, что угодно, скажи — и ничего не изменится. Это не я тебя люблю, это не ты меня любишь, это сама любовь в нас.
— В тебе — да. А во мне что… Я тебе скажу.
— Ты дрожишь вся.
— Я скажу! Я должна тебе признаться. У меня сердца нет. У меня внутри…
— Рваные колготки?
— Нет, — растерялась она и беспомощно захлопала ресницами. — Синтепон от старой куртки…)
Олег Мушинский
Цивилизация в опасности
О дорогой святой Дисмас, почему ты не хочешь, чтобы кто-нибудь другой сделал в этом мире хоть что-нибудь полезное?!
Тем вечером подозрительно быстро стемнело. Прикорнул буквально на пару минут, открываю левый глаз — а высоко в небе уже висит полная луна. Пора на работу. Лень, конечно, но долг, и желудок зовет.
— Подъем, Рэнг-Драмагор! — решительно командую я сам себе.
Потягиваюсь, тщательно умываюсь, чешу лапой за ухом и смотрюсь в треснутое зеркало. Я люблю смотреться в зеркало, потому как сам себе очень нравлюсь. Из зеркала на меня с искренним восхищением смотрит черный кот с пошарпанной мордой бывалого бойца. Крепкие лапы, мощная грудь, умный проницательный взгляд. Ну просто красавец! И это не только мое мнение. Вот только левый бок немного облез. Прошлой ночью, когда я исполнял серенаду своей очередной возлюбленной, какая-то ненормальная старуха плеснула кипятком из окна. Как же звали ту кошечку?.. Не помню. Вот так, имя уже забыл, а бок все еще болит. Несправедливо все-таки устроен мир. Ладно, хорош философствовать.
Бегом пересекаю двор, на ходу приветствую охранника:
— Привет, человек!
Никакой реакции. Впрочем, Мудрейшие давно установили, что люди абсолютно глухи к телепатическим сигналам, так что я на него не обижаюсь. Навстречу мне выруливает огромный рыжий котище с идиотским желтым бантом на шее. Должно быть, из охраны Адмиралтейства, клан Морских Котов. Не люблю я их. В сущности, могли бы быть классными ребятами, да чересчур высокого мнения о себе. Однако правила вежливости диктуют свое.
— Привет тебе, великий истребитель грызунов, корабельная крыса, — последние два слова, естественно, глубоко про себя.
— Привет и тебе, могучий крысобоец, — откликается тот.
Судя по морде, тоже попридержал парочку-другую сигналов. Ну да дохлая крыса с ним. Беги своей дорогой, рыжий, а мне налево, в Архив. Вид этого огромного сине-черного здания всегда вызывает у меня чувство благоговения. Его угловатый силуэт в свете бесчисленных фонарей кажется мне не менее величественным, чем сама Ночь.
А рыжий не торопится.
— Надеюсь, на земле клана Мудрого Когтя все спокойно?
Очень интересно. Тон вежливый, а вот сам вопрос — не очень. Что ему за дело до нашей территории? Несколько секунд разрываюсь между любопытством и желанием дать по уху. Рыжий, похоже, улавливает ход моих мыслей, и он ему определенно не нравится.
