и занимает оборону. С автоматом. Бегу обратно. Броуновское движение нарастает. Оружия нет. Про танкистов как-то не вспоминается. За дорогой уже наверняка резервисты со своими гранатометами.
Первый танк, ревя всеми своими движками и гусеницами, поворачивается в нашу сторону.
Хватаю две «мухи». Тут же бросаю. Нельзя мне, нельзя, я ж, блин, дитя света теперь, я не могу больше брать в руки оружие! Где Юра? Он может!
Второй и, кажется, третий танки ломят через сады прямо на штаб Ямадаева. Там все тихо. Залегли.
Первый танк взревывает и дергается вперед.
Между каналом и дорогой метров двадцать земли. Даже стрелять не надо. Подавят все гусеницами к чертям собачьим.
Залегаю в какой-то ямке. Рядом Артур с пулеметом. Лицо растеряно, но не в ужасе. Становится чуть полегче — все-таки пулемет, все-таки хоть что-то… хоть что-то…
Второй танк вылезает из садов, вползает на бровку и останавливается.
Никто не стреляет.
На перекрестке раздаются маты. Откидывается люк, кто-то спрыгивает на землю. К нему идет человек с фонариком. Русская речь.
— Танкисты?
— Да, да…
Обнимаются.
Свои.
Эти пять танков оказались из той, первой части колонны, которую вчера отрезали в селе. Это они обозначали себя из пулеметов, а наши светили им ракетами и выводили по рации. Первый вывел сержант Савранский. Остальные майор Виктор Баранов.
Село пустое, грузинская армия ушла, если кто и остался, то только резервисты в казармах, но и они не подают признаков жизни. Десантников тоже нет. Но где-то в селе еще гуляют пять наших БМП.
Баранов потом рассказывал:
— Крутились по полям. Нашли колонну. Пристроились в хвост. Едем. Колонна вдруг останавливается, с головного танка спрыгивает командир и идет ко мне. Смотрю, а он в натовской форме. Даю команду навести на головной, сам вскидываю автомат и беру его на прицел. Тот все понял. Стал на колени, автомат положил и крестится. Один танк я успеваю сжечь, а дальше — Герой Советского Союза посмертно. «Значит так, — говорю. — Ты направо, я налево, и мы друг друга не видели».
С рассветом выходят и бэхи. Переправляются через канал по броду.
Утром, как только взошло солнце, приехала разведка 71-го полка и сразу ушла в село. Пока они там, завтракаем. Крайний раз я ел… У миротворцев и ел. Позавчера вечером — тарелку гречки и яйцо.
Кто-то притаскивает натовский сухпай. Вкусно, но бестолково. Основных блюд два, ризотто с овощами и овощное рагу. Вегетарианские. Мяса ни грамма. В дополнительных пакетиках какой-то шоколад, джем, печенье, конфетки, сладости. По жаре еще нормально, а зимой этим не прокормиться.
Впрочем, есть почти не хочется. А вот пить… Жара началась сразу с восходом и каждую минуту температура только поднимается. В России воды больше, чем суши, а наполнить пару водовозок почему-то нельзя.
Смотрю, что наснимали на мой фотоаппарат. Отдавал его вчера кому-то, и краем уха слышал: «Подними голову! Голову подними!» Да и сам потом пару раз щелкнул. Не знал, как чеченцы отнесутся к моему поступку, поэтому, когда Сулим сказал, что резать никого не будет, пошел к пленным, присел на корточки, громко вякнул: «Голову подними!» и стал снимать, а сам шепотом: «Меня слушай. Убивать вас не будут. Не бойтесь».
Ну, так и есть. Пленные грузины крупным планом: лежащие на животе связанные люди с задранными в объектив лицами. В глазах полная обреченность. Ясно, что перед расстрелом.
С такими карточками только в плен попадать. Какой я к черту журналист. Иду на броне с одной из сторон, одет в форму, штаны в крови, в фотоаппарате расстрелянные. Какая тут к чертям беспристрастность.
Срочно все удаляю. Хотя и жалко, конечно — Пулитцеровская премия, не меньше.
Рядом Хитрый. Чистит автомат. За ночь веселость с него сошла.
— Только бы без танков сегодня, — говорит он. — Не люблю я танки. Тошнит меня от них.
Смотрю на него.
— Есть что-нибудь белое? — спрашиваю.
Он протягивает тряпочку, которой чистит автомат.
Повязываю.
Вода, вода, вода… На небе ни облачка. Стрекочут цикады. Жара не такая угнетающая, как в Чечне, но градусов под тридцать пять все же. В канале мутная грязная жидкость. Вверх по течению коровник. В воде валяется труп теленка. А, по фигу уже. Пьем из канала, заполняем бачки и баклажки. Надо было все же взять у медиков обеззараживающие таблетки. В селе наверняка есть колодец. Скорей бы уже…
Повторного штурма не было. Колонна развернулась и пошла обратно на Цхинвал. Настроение у всех радостное. Домой! Пехота лыбится. На бэхах трофеи — на фары-искатели нацеплены натовские пластиковые каски.
Оказалось, опять поворот проскочили. Километра через два вновь развернулись и попылили прямиком на Гори. Черт…
Идем опять по-походному. Без разведки. Без авиации. Без нихрена.
Ямадаев вперед колонны не лезет. Предоставляет федералам самим своими солдатами вскрывать огневые точки. А федералам тоже по фиг. Мяса у нас вагон, бабы еще нарожают.
Авиация все же появилась и стала обрабатывать Земо-Никози за спинами. В районе коровника опять что-то задымило. Артиллерия через головы бьет по высоте километрах в двадцати. Это Гори. Мы, оказывается, уже в Грузии. Беру у Руслана СВД. В оптику видно вышку сотовой связи на сопке и капониры под ней. Вот откуда саушки вчера лупили. Теперь жирный дым поднимается уже там. Попали…
По дороге останавливаемся у каждой лужи. Пехота, как муравьи, сыплется с брони и припадает к водопою. В лужах вода такая же — смесь глины и земли.
Пара хуторов, задворки какого-то поселка, тракторная станция. Всё брошено. Ни одного человека. В садах ветви ломятся от спелых слив. Под траками лопаются помидоры. Яблоки почти созрели. Виноград ровными рядами уходит к горизонту. Все ухожено, все выращено с любовью. И никого.
Марш на Гори прошел без единого выстрела. Хотя первая часть колонны пришла сюда с боем, выбив на подступах батальон грузин. Те пытались обойти с тыла на нескольких джипах, но были расстреляны выдвинувшимися им на перехват БМП и подтянувшимися «Крокодилами». Сожженные грузовики чадят на дороге. Кругом трупы. Один совсем молодой, лет двадцать-двадцать два. Руки подтянуты к груди. Детская поза какая-то. В натовской форме он напоминает игрушечного солдатика. Другой в канаве лицом вниз. Третий — из обугленного тела торчат раздробленные ноги. Снаряд разорвался прямо под ним. Развороченное мясо в луже сгоревшего бензина.
Снимаю… Кому все это надо? Зачем?
