Во времена погони за наживой, как мы теперь знаем на собственном опыте, принято все на свете исчислять в деньгах. Даже жизнь человеческая — не исключение. И хотя для каждого она бесценна, но другой может ее, нашу единственную абсолютную собственность в этом мире, оценить по своим соображениям и даже, порой, не слишком-то высоко.
А как определить цену знаниям? Какие из них наиболее важны, а какими можно пренебречь? Какие актуальны, требуются обществу и на них имеется, как принято говорить, социальный заказ? И надо ли вообще много знать, мало понимая?
В этой книге на примере Спитакского землетрясения, так же как Приаралья и Полесской низменности, я старался показать, насколько сложно связаны в тугой узел проблемы науки, техники, производства, экономики, демографии, просвещения, политики, охраны и эксплуатации природных ресурсов. В.И. Вернадский полагал, что уже в середине XX века имелись все возможности осуществить научное управление процессами в обществе и биосфере, что и означает переход к ноосфере. В действительности ничего подобного сделать невозможно даже в обозримом будущем.
Главнейшая причина в том, что люди в своей деятельности исходят не столько из доводов рассудка, сколько, находясь под властью эмоций, стремятся удовлетворить свои потребности, преимущественно материальные. Это особенно сильно проявляется при капитализме и буржуазной демократии. Торжествуют именно буржуазные идеалы комфорта, роскоши, максимальной прибыли, крупнейшего капитала. В таких условиях о благе народа или природы заботятся постольку, поскольку это выгодно, ради собственной безопасности, чтобы избегать экологических и социальных катастроф.
Другая причина — отсутствие научных комплексных разработок, позволяющих предвидеть последствия деятельности человека не только в глобальном, но и в локальном масштабе, в пределах конкретных регионов, речных и морских бассейнов, горных систем и т.д.
Есть и третья причина: общий низкий уровень просвещения в сфере научной и философской мысли, распространение мракобесия, суеверий и предрассудков, а потому и небольшой авторитет науки в современном обществе вообще и в частности среди «элиты», так называемых ГВ (государственных и глобальных властителей).
Когда в мае 1995 года грянуло землетрясение на севере Сахалина, уничтожившее почти все население Нефтегорска, ученый и писатель Юрий Ефремов опубликовал статью «Страшная цена невежества». В ней привел высказывания председателя экспертного совета по прогнозам землетрясений Алексея Николаева, который откровенно признал, что эта сейсмическая катастрофа стала «полной неожиданностью», потому что наиболее опасной в этом отношении «всегда считалась средняя и особенно южная часть острова».
Но вот что интересно. Знающий географ Ю.К Ефремов (ныне покойный) обрушился с критикой на сейсмологов, не включивших Северный Сахалин в зону ожидаемых 8-балльных землетрясений. Хотя основания для этого привел самые общие, неопределенные и даже весьма сомнительные. Мол, продолжается смещение «плит океанического дна под континентальные плиты края Азии... А глубоководные желоба вдоль всей гирлянды островов доныне служат очагами сотрясений».
Но вот ведь какая штука: окраина так называемой азиатской плиты близко подходит именно к Южному Сахалину, а от Северного Сахалина значительно отдалена. Так что по «глобальной тектонике плит», в истинности которой Ю.К. Ефремов не сомневался, следовало ожидать разрушительного землетрясения на юге, а не на севере острова. Кстати, если бы океаническая плита поддвигалась под континент, в зоне их контакта были бы напряжения сжатия. Однако измерения показали, что там области растяжения. То есть никакая плита на плиту не наползает.
А землетрясение в Нефтегорске было, судя по всему, техногенным. Но о таких сейсмических ударах ни Ю. Ефремов, ни А. Николаев, ни почти все другие специалисты обычно даже не упоминают. Назвать это невежеством было бы несправедливо. Просто — недостаток знаний.
Можно понять геофизиков. Они составляют карты сейсмической опасности, учитывая факты: сведения о былых землетрясениях или следы их воздействия на сооружения или природные объекты. Вот почему они не предполагали на Северном Сахалине подземных ударов сильней 7 баллов по 12-балльной шкале. Правда, здесь, так же как в Спитаке, большинство домов было построено без соблюдения правил сейсмостойкого строительства даже из расчета 7-балльных ударов.
Но вряд ли тут следует обвинять социальную систему. Скорее, сказываются, как тогда говорили идеологи, буржуазные предрассудки, желание иметь выгоду, нажиться на строительстве, сэкономив средства и материалы. Ведь каждый новый балл соответствует силе удара вдесятеро больше, чем предыдущий. А потому и затраты на строительство значительно возрастают.
Инженерный расчет предполагает оптимальную оценку опасности, а вовсе не максимально возможную (о которой писал Ю.К. Ефремов). Тут вмешиваются законы экономики, которыми пренебрегать нельзя.
Наконец, есть один пункт «преступлений», вменяемых советскому правительству: засекреченность некоторых сведений об экологических катастрофах. Правда, о землетрясении в Ашхабаде (1948 год) было сообщено, но скупо, без подробностей и указания числа жертв.
В 1962 году я совершенно случайно у попутчицы в поезде узнал, что десять лет назад волна цунами смела с лица земли город Северо-Курильск. Эта женщина была среди немногих уцелевших, вовремя осознавших опасность и отбежавших на близлежащие холмы. Вспомнив об этой катастрофе, Юрий Ефремов добавил:
«Предотвращать панику, конечно, следует. Но бывает, что это достигается путем намеренной дезинформации, поистине бесчеловечной. В 1952 году офицеры генштаба получили задание подготовить проект сообщения о страшном моретрясении... разразившемся на Северных Курилах... Предельно скупую формулу показали Сталину — докладывавший потом рассказал коллегам-офицерам о реакции Хозяина:
— Я не считаю нужным это оглашать. Катастрофа меньше ашхабадской, и не надо отпугивать население, желающее ехать на Дальний Восток.
Так, в прессе не появилось ни слова об этом цунами, а унесло оно наверняка свыше десятка тысяч жизней, слизнутых 19-метровой приливной волной».
Можно ли называть такое умолчание, имевшее серьезное основание, «дезинформацией, поистине бесчеловечной»? Мне кажется, в этом случае прав Сталин, а не Ефремов. Первый учитывал государственные интересы, а второй ратовал за «свободу информации», от которой пользы нет никому, а для народа, только что пережившего страшные бедствия войны, сообщение о природной катастрофе — лишь новое потрясение.
В наше время по радио и телевидению охотно и в большом количестве приводят сведения о чудовищных преступлениях, природных и техногенных катастрофах. Стало ли их от этого меньше? Как раз — наоборот.
Другое дело: принять все необходимые меры для того, чтобы катастрофы не повторялись. Кстати, у нас на Дальнем Востоке в том же 1952 году начались серьезные научные исследования землетрясений и цунами, для чего стали создавать сейсмические станции, число которых — вот что поистине преступно! — сократилось в период перестройки и реформ.
О том, как в капиталистической РФ ценятся знания, можно судить по тому жалкому положению, в котором находится большинство научно-исследовательских институтов и Академия наук, имевшая при советской власти высочайший авторитет во всем мире. Другой показатель: отток отечественных ученых за рубеж (по некоторым сведениям — не менее 1 миллиона человек). Третий — резкое снижение престижа ученых и научной деятельности.
...Прошу прощения за то, что вновь ссылаюсь на свой личный опыт. Но могу свидетельствовать, что со времен перестройки прежде мощный поток разнообразных и многотиражных просветительских изданий (научно-художественных, научно-популярных) иссох. Теперь преобладают иностранные пестрые, типа компьютерных справок издания энциклопедического толка. Они не воспитывают культуру мышления, а лишь красочно преподносят факты и научные гипотезы или теории (нередко сомнительные).
Один из многих возможных примеров. Авторы учебника для вузов «Экология» (М., 2006) пишут:
«26 декабря 2004 г. гигантские волны цунами, порожденные сильнейшим за последние 40 лет землетрясением с магнитудой М = 8,9 близ о. Суматра (Индонезия), смыли деревни и курорты в
