прибрежных низменных районах Шри-Ланки, Индии, Таиланда, Индонезии, Бангладеш и Мьянме (Бирме). Специальные службы наблюдения и оповещения за приближением цунами в этих странах отсутствовали.
Погибло 305 тысяч человек... Причина землетрясения — сдвиг тектонических плит вдоль линии разлома на отрезке длиной более тысячи километров».
Вот так, с полной определенностью, указана причина катастрофы. И не задались авторы книги вопросом: а почему же здесь отсутствовала служба предупреждения цунами? Странно получается: полвека разрабатывают и пропагандируют глобальную тектонику плит, а в результате на ее основе не могут специалисты предположить, где надо искать полезные ископаемые, где могут «сдвинуться плиты». Что же это за такая теория и зачем она нужна?
Зачем так уверенно ссылаться на некую теорию задним числом, когда катастрофа уже свершилась? Таким способом можно утверждать что угодно. Мол, солнечная вспышка была, или Юпитер за Луну зашел и парад планет свершился, или еще что-нибудь позаковыристей.
А ведь причина данного цунами может быть самая что ни на есть «экологическая». Дело в том, что на островах Индонезии за последние два века шло активное уничтожение лесов. В результате началась ускоренная эрозия земель. Огромные массы (по моим подсчетам, десятки или даже сотни миллиардов тонн) были снесены, смыты дождями с возвышенностей на шельф. В результате (некоторое подобие ситуации на озере Севан) облегченные участки суши стали «всплывать», а пригруженный шельф — опускаться. Нарушилось динамическое равновесие земной коры, а возникшее напряжение разрядилось в виде землетрясения.
Вдобавок ко всему особенно сильная волна могла возникнуть из-за того, что обрушилась огромная часть подводного материкового склона в результате сейсмического удара... Таким или еще каким-то образом можно объяснять катастрофу на Суматре. Если кому-то нравится плитотектоника, пусть ссылаются на нее. Но беда в том, что ученые не видят других, к тому же более реальных вариантов объяснения. Это уже смахивает на интеллектуальную и творческую немочь, отсутствие любознательности и стремления понять природные процессы.
На таком скудном поле научной деятельности пышно, как примитивные одноклеточные водоросли на бескислородных водоемах, цветет оккультная, теософская, мистическая, а чаще мистификационная и просто мракобесная литература. Тут уж и вовсе можно сослаться на то, что живая Гея ощущает мощный заряд психической энергии, исходящий от местных жителей, и содрогается в ответ. Или сослаться на испытания сейсмического оружия...
У нас экологическую тему стали сводить к сообщениям о загрязнении окружающей среды, о бедах природы (недаром нередко учителя экологии — химики по образованию), о наиболее совершенных технологиях. А следовало бы прежде всего учить людей культуре мышления, умению думать самостоятельно, опираясь на факты и предполагая разные варианты объяснений тех или иных явлений. Основой экологического просвещения должно было бы стать учение о биосфере и ее трансформации в техносферу. С этих общих позиций следовало бы подходить к анализу конкретных региональных проблем.
Но и этого еще мало. Ведь в конце концов все вопросы познания и преобразования природы, создания и использования техники сходятся в единой точке — на человеке.
Тема радиофобии или сейсмофобии (позволим себе такой термин) имеет прямое отношение к области знаний, необходимость в которой назрела давным-давно.
Ставшие традиционными био- и техноэкология имеют в виду гармонию живых существ, человека и техники с окружающей природной средой (биосферой, техносферой). Но есть у человека еще одна сфера — духовная, интеллектуальная. Именно от ее состояния в первую очередь зависят и жизнь человека, и состояние окружающей его среды.
За последние полвека термин «экология» получил широчайшее распространение, потерял свой первоначальный биологический смысл. Возникли не вполне корректные названия: «экология культуры», «экология непознанного» и тому подобные.
Следовало бы исходить из греческого первоисточника, согласно которому экология — это изучение местообитания (хотя ныне в обиходе употребляют такие странные словосочетания, как «плохая экология», «экологически чистый продукт», рассчитанные больше на эмоциональное, чем на осмысленное, восприятие). Не умножая без надобности научных терминов, все-таки следовало бы дополнительно разрабатывать психоэкологию.
Глобальные экологические проблемы, связанные с внедрением технических систем в биосферу, определяются и направляются прежде всего системой человеческих потребностей. Психосфера людей взаимодействует с техносферой. Общая масса техники (с учетом искусственных сооружений, используемых ресурсов) сопоставима с биомассой живого вещества планеты и выполняет сходную по мощности, хотя и противоположную по сути геологическую работу.
Количество техники и ее мощь постоянно растут с неимоверной — в геологических масштабах времени — быстротой. Уже по одной этой причине законы перестройки области жизни диктуются не волей и разумом человека, а характерными особенностями технических систем и их геологической деятельности (техногенеза). Подсознательные массовые установки людей ориентированы на приумножение материальных ценностей, в связи с чем совершенствуется и увеличивается в количестве техника.
Пока она торжествует на планете, пока человечество остается под ее «железной пятой», под властью ее механических законов, оно невольно соучаствует в разрушении области жизни.
Изменить ситуацию, которая складывалась тысячелетиями, необычайно трудно. Стихийно это не получится. Такой вариант предполагал В.И. Вернадский, когда писал о переходе биосферы в ноосферу, когда осуществится научно обоснованная регуляция техногенеза во имя процветания области жизни и дальнейшего духовного развития человека. По его словам, идеалы социализма и коммунизма (советской демократии) соответствуют ноосфере.
Это было сказано в конце 1944 года. Последующий ход истории показал, что он недооценил силу и агрессивность капитализма и буржуазных идеалов. Глубоко укоренившееся в сознании людей стремление к приобретению максимальных материальных благ — один из главных рычагов, определяющих развитие техносферы.
Интересно и поучительно: в 1890 году молодой Владимир Иванович писал: «Жизнь мельчает на нашей планете деятельностью человека, остаются одни мелкие звери, а все более крупное, более сильное исчезает и губится невозвратно и беспощадно. Этот процесс идет всюду, и с ним не мирится чувство натуралиста, хотя именно он создает для этого главные средства».
Это было сказано в письме жене, с которой он всегда делился своими мыслями и переживаниями. Но почему его мнение изменилось со временем, и даже не поколебалось во время Великой Отечественной войны? Мне кажется, так вышло потому, что он видел огромные потенциальные возможности социалистического строя и патриотизма советских людей. Это наиболее ярко проявилось именно в предвоенные годы и в сражениях.
Вернадский верил, надеялся, что в духовной культуре все более видное место будет занимать научная мысль, прежде всего естествознание. Увы, этим его призывам и предсказаниям не суждено было сбыться.
Поныне среди наук первенство по-прежнему принадлежит физико-математическим, химическим и техническим. И вообще научные знания отходят на задний план. Приоритет отдается религиозной вере, примиряющей массы с этим миром (где властвует золотой телец и «технодемон»), обещающей для обиженных и оскорбленных, неимущих тружеников блаженство безделья и комфорта — но в мире ином (электронные и химические психоделики приобщают к нему уже при жизни). Имущих власть и капиталы такое положение вполне устраивает, даже несмотря на то, что вновь после долгого перерыва возобновились острые религиозные конфликты и войны.
Как все это далеко от тех перспектив, которые виделись мыслителям прошлого! Можно вспомнить, что еще в 1848 году французский историк и философ Э. Ренан, отказавшийся от духовной карьеры и католицизма, писал: «Придет день, когда разум, просвещаемый опытом, возьмет в руки свою законную власть... Политика, т.е. способ управления человечеством, как какой-нибудь машиной, исчезнет...
