можно взять у грязного бродяги? Рваную рубаху, больше ничего».
Дядя Митя уперся глазами в стену и смотрит, будто видит, как в кино. У меня мурашки по телу.
— Подходит, шатаясь, Иуда. «Куда дели тело Господа моего? Признавайтесь, сукины дети! Я дам вам деньги, кучу денег!» — «Откуда у тебя деньги, голодранец? Или сам душегуб?» — «Мне заплатили, хорошо заплатили. Ведь это я… Я Его продал… — Он трогает на груди свой кошель. Проверяет — на месте ли деньги? На месте. — Вон сколько! Вон сколько! Целых тридцать серебренников!»
У сторожей жадно заблестели глазки. «А ну покажь, если не врешь». — «Признавайтесь, безбожники, куда спрятали Ясуса?» — «Странный вопрос! Куда девается покойник… А? Куда девается? Его закапывают… в землю. А если его положили на субботу, он должен лежать! И никуды, ни-ни…» Только тут Иуда понимает, что солдаты — пьяные в стельку. «Нет, ты ему расскажи, куда делся покойник? Давай деньги и уматывай отсюда, да поскорей, воровская морда! Пока тебя самого не отправили на тот свет. Уматывай! Видишь — мы на страже. И никто не смеет войти в эту пещеру. Никто, кроме нас. Мы запечатали ее камнем. Это гора, а не камень». — «Его… там… нет!» — кричит Иуда. «Как это нет? Как это нет? Что ты несешь, тварь паршивая, иудейская твоя рожа?»
Римляне спускаются к пещере и видят своими глазами, что камень величиной с гору валяется в стороне. «Ну-ка, посвети мне, дурак», — сердится один из сторожей. Они входят в пещеру и дивятся. На месте, где вечером спеленали мертвого Иисуса, одни мятые тряпки. «Караул!.. Ограбили!.. Действительно никого. А может, это ты украл покойничка? Негодяй! Сейчас мы тебя свяжем! Где веревка? Тащи веревку! И отведем куда надо. Там с тобой чикаться не будут! Сразу голову набекрень! Не брал, говоришь? Верно. Когда бы он успел? Ведь мы все время стояли настороже. Чудно даже. Ну, брат, и влетит же нам теперь, влетит по полной! Сказано было — не спускать глаз. А ты, дурак, куда смотрел? Хорошо, если не вздернут. Командир у нас — головорез! От него жди всякой пакости. А ты еще говорил: ничего не будет, ничего не будет! Видишь, какой народ, энти иуды! Сперли… Сперли своего Царя Иудейского! Клянусь богами — сперли!»
Другой подхватывает: «Сначала был гром, потом молния. Нет, сначала была молния Дзиг! Дзиг! А потом гром. Трах-тарарах! Потом дождь как из ведра, и мы спрятались от него вон туда. На полчасика. Клянусь всеми богами — буквально на полчасика. Ну дернули по чуть-чуть, это верно. А страшно-то как? Молния — дзиг! Дзиг! И гром — бабах! Чтоб не околеть, мы и выпили по чуть-чуть. Ну бутылочку, я не спорю. А когда это безобразие прекратилось, мы опять встали на страже. Смирно! К бою готовсь! И вот на тебе — сперли…»
Кто мог отвалить такой огромный камень? У Иуды раскалывалась голова. Все шло по преданию. Как положено случиться. Точь-в-точь. Схватили и судили в пятницу. Потом распяли принародно в тот же день. С Ним еще двух разбойников. Опять, так же сказал сам Иисус. Сняли с креста и положили в свежую гробницу. По просьбе одного богатого человека по имени Иосиф и с разрешения властей. В субботу — святой день для каждого еврея — никто не шелохнулся. Ученики разбежались и в страхе попрятались.
Теперь, на третий день, должно быть Воскресение. И вдруг — осечка! Ну кто мог опередить Иуду? Только тут до него дошло. Он завопил: «Горе мне, горе! Бедного Иуду обвели вокруг пальца. Берите эти поганые деньги. Вот они, вот они, на них кровь Праведника», — и швырнул кошелек.
Затем, с точки зрения сторожей, этот жалкий тип совсем спятил. Потому что упал на колени, поднял руки и стал грозить небу. «Ты обманул меня, Ясус! Ты ограбил меня, Господи! Разве я не сделал все так, как ты велел? Ну зачем тебе нужно было еще раз обсмеять жалкого Иуду. Кто я такой теперь? Я теперь — нищий. Последний бедняк будет плевать в мою сторону. Я подлый еврей, который продал своего Учителя за тридцать монет! И всё. Никто! Да будет проклят день, когда я встретил Тебя!» Так вопил Иуда, не соображая, куда несут его ноги. А ноги принесли скоро его к тому дереву, которое едва держалось на краю пропасти. И корни его, как черви уже торчали наружу. Иуда развязал свой кушак. Сделал петлю. Проверил на крепость. Отчаянно посмотрел еще раз в небо. И повесился.
Дядя Митя надолго замолчал. Потом добавил простуженным голосом:
— Так я думал до недавнего времени, и все так говорили. Взял и повесился. Еще бы! Такой компот получился. Ведь он считал, что только ему доверился Иисус. Он один должен обессмертить имя Его. Оказалось — накось выкуси!
Дядя Митя выставил кулак в сторону стены и показал фигу.
— Не повесился тогда Иуда Искариот. Враки всё. Вчерась Призрак мне всю чистую правду выложил: к утру ополоумел он совсем и еще долго скребся по свету. Тень предателя бежала впереди него. Стал он городским попрошайкой. Но люди боялись и гнали его от себя. «С нами Бог!» — клянутся лицемеры на Западе, — взревел дядя Митя. «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ», — поют у нас в церкви.
Дядя Митя попытался запеть. Но у него ничего не вышло. Он резко махнул рукой.
— Распустили слух, будто написал полоумный какие-то там воспоминания о жизни Иисуса. Евангелие от Иуды! Представляешь, пионир? Брехня, чистой воды брехня! Пасквили пишут. Доносы пишут. А Евангелие — кишка тонка… Учти! Мои сведения из первых рук. Верно, был он малый любвеобильный. Так что семя свое разбросал по всему свету. Это факт. Тут сомнений никаких. Сам Шекспир отметил: чем гаже человек, тем он для женщины слаще…
У меня возникло подозрение, что у дяди Мити под конец стал как-то язык заплетаться. Ни к селу ни к городу какого-то Шекспира присобачил. Хотя голову даю на отсечение — водки на столе не было.
— Теперь крепко подумай, умный мальчик, и скажи: есть ли кровь Спасителя на этом человечке, если он всего лишь исполнял волю своего Учителя? — Призрак на стене скрипнул. — Не будь Иуды, не было бы и Христа. И если на какой-то улице стоит Храм, у входа на ступеньках обязательно лежит стертый камень. Это камень Иуды. — Дядя Митя прислушался и сделал свое заключение: — Кто знает, что задумает еще Бог, когда захочет образумить человека? За одного Чудика страдают все евреи вот уже двадцать веков. Не много ли? Но обижаться нельзя. Любой народ всегда расплачивается и за своего Царя, и за своего Пророка…
После этого рассказа дядя Митя сполз на подушку и отвернулся к стене. По-моему, он даже заснул. Я тихо встал и убежал домой…
Вертушка
Нельзя сказать, что в нашей обыкновенной жизни не бывает происшествий. Еще какие бывают! Однажды в комнату к дяде Мите постучались какие-то военные и сказали, что им приказано установить телефон. От этого странного сообщения дядя Митя чуть не свалился со своего дивана. Но военные сказали, что от него ничего не потребуется, и они справятся мигом.
На вопрос, кто приказал, солдат ответил как положено:
— Не могу знать!
— Но ведь это… «вертушка»?
— Так точно — спецсвязь!
Я внимательно осмотрел это нововведение в комнате дяди Мити.
И сказал откровенно — никакая это не «вертушка». Самый обыкновенный телефон. Только почему-то без диска. И вертеть тут нечего.
— Мальчик, ты не прав, — растерянно мямлил дядя Митя. — По этой «штуке» можно позвонить даже Господу Богу. Я знаю, что говорю.
Если тебе ставят «вертушку», это может быть очень хорошо, а может… таки совсем плохо. Потому что когда «вертушку» снимают, значит, ты уже покойник.
Ничего себе шуточка в будний день!
Телефон теперь висел на стенке и молчал. Потому что дядя Митя не знал, кому можно позвонить в Чкалове. Он и сам себе позвонить не мог, потому что ему забыли сказать номер его телефона.
Жизнь катилась своим чередом, а телефон не фурыкал. Только шипел, если снять трубку. Мы иногда снимали, даже дули в нее, но телефон молчал.
Дядя Митя даже пошутил, что у него есть прямая связь на тот свет. Но никто не засмеялся среди
