— Ладно, — согласился я, хотя и не вполне понимал, какой смысл в подобных ухищрениях.
Учитывая обстоятельства, я не испытывал большого желания присоединяться к остальной компании в гостиной, однако если бы я начал сторониться общества, это выглядело бы подозрительно. Этель, разумеется, отнеслась ко мне со своей обычной спокойной доброжелательностью, так же как и Джон, но де Равели всем своим видом давали понять, что они против моего присутствия. Не сомневаюсь, что так оно и было на самом деле. Аморель же явно была напугана. Я промучился там тридцать нескончаемых минут, потом извинился и ушел к своей рукописи, чувствуя себя невероятно измотанным и подавленным.
Сбросив пиджак для большего удобства, я проработал минут двадцать, когда вдруг услыхал легкий стук в дверь, и срезу после этого в комнату вошла Аморель. Я вскочил в смущении и начал второпях натягивать пиджак, хотя Аморель, кажется, была слишком взволнованна, чтобы обращать внимание на мой внешний вид.
— Пинки, — сказала она требовательно, — я должна с вами поговорить. Пойдемте в мою комнату.
— В самом деле, Аморель, — запротестовал я, — это едва ли будет… хм… разумно, как вы считаете? Лучше вы спускайтесь вниз первой, а я последую за вами через одну-две минуты, и мы сможем выйти на улицу по отдельности, не привлекая внимания.
Аморель уставилась на меня с таким странным выражением лица, что это привело меня в замешательство.
— Пинки, я просто не в состоянии вас попять. Вы что, беспокоитесь о приличиях? Господи, а ведь и правда. Нет. вы меня поражаете. Как это можно в один момент взять и застрелить человека, а в другой — создавать целую историю из такой ерунды, как…
— Аморель!
— В любом случае, нам не удастся незаметно выйти из дома, даже по очереди, — торопливо продолжила она. — Это небезопасно. Я только что выглядывала из окна, там внизу болтается какой-то тип, по виду явный сыщик. Конечно, он прокрадется за нами и подслушает каждое слово, уже почти стемнело. И здесь ничуть не безопаснее — у меня такое впечатление, что весь дом буквально кишит ими, как будто они прячутся в каждом шкафу и под каждой кроватью. Один из них обязательно через пару минут будет подслушивать под вашей дверью. Моя комната — это единственное безопасное место, там они вас искать не будут. Слушайте, я пойду вперед, а вы ступайте за мной через две минуты. Постарайтесь пройти коридор как можно тише и, ради бога, следите, чтобы никто вас не заметил. Да нет, я имею в виду не кого-то из наших, нетерпеливо добавила она, заметив мое выражение лица, — они не в счет. Я говорю о сыщиках.
— Но, девочка моя, мне кажется, для вашей же собственной репутации лучше не…
— Да прекратите же наконец! Итак, через две минуты. — И прежде чем я мог что-то возразить, она уже вышла.
Я просто не знал, что делать. В конце концов я решил послушаться ее и, чувствуя себя глупейшим образом, воровато оглядываясь, прокрался до ее комнаты и постучался.
Дверь мгновенно распахнулась.
— Да входите же быстрее, идиот, — шепотом сказала эта невозможная девица. — Что вы стоите и долбите в дверь, словно хотите оповестить всех полицейских на целую милю вокруг, что вы здесь. — Схватив меня за руку, она буквально втащила меня через порог. — Вон там есть стул, садитесь.
Я сел на стул, который она указала, у изголовья приземистой кровати. Аморель заперла дверь, повесила на ручку что-то из своей одежды и села на кровать рядом со мной.
— Пинки… что вы собираетесь делать?
— Что делать? — только и мог повторить я слабым голосом. — Что вы имеете в виду? Ничего я не собираюсь 'делать'.
Она внимательно посмотрела на меня, и ее овальное личико под шапкой блестящих темных волос было очень серьезным. С каким-то отстраненным интересом я заметил, что над ее верхней губой выступили крохотные бисеринки пота.
— Послушайте, Пинки, — медленно начала она. — Давайте поговорим начистоту. Не надо отгораживаться от меня. Я знаю, что это вы застрелили Эрика.
— Черта с два вы что-нибудь знаете! — не выдержал я, впервые в жизни от возмущения выругавшись в присутствии женщины.
— Если вы не влюблены в Эльзу, значит, вы сделали это из-за того, что я вам наговорила утром. Ведь вам же наплевать на де Равелей вместе с их проблемами. Вы можете поклясться, что не любите Эльзу, Пинки? Нет, не надо изображать оскорбленное целомудрие, просто ответьте: вы клянетесь в этом?
— Я, кажется, уже давал вам честное слово, что мои чувства к мисс Верити не носят того характера, о котором вы говорите, — ответил я, изо всех сил стараясь держаться с достоинством. Сказать по правде, я никогда прежде не бывал в женской спальне, а вокруг валялось столько интимных вещичек, на которые я из приличия старался не смотреть. Судя по всему, Аморель не отличалась пристрастием к порядку в доме. Мое смущение усугублялось еще и тем, что, попытайся я соблюсти приличия, мне попросту некуда было бы смотреть. — В самом деле, мне кажется, я уже давал вам в этом слово. Однако сие не означает, что…
— Тогда это действительно случилось из-за того, что я вам наговорила, прервала меня Аморель, слегка вздохнув. Она продолжала пристально смотреть на меня, и этот взгляд вызывал у меня беспокойство.
Я молча пожал плечами. Терять лицо и пытаться что-либо отрицать было бессмысленно. Но чувство беспокойства все усиливалось. Что могло быть у нее на уме?
— Я не собираюсь лицемерить и делать вид, что сожалею о том, что вы сделали, — продолжила Аморель. — Я просто боюсь за вас, Пинки. Это было очень красиво и благородно с вашей стороны, и так же красиво и благородно то, что вы сейчас делаете вид, будто не имеете к этому отношения, чтобы пощадить мои чувства. Но почему вы вдруг решили, что я достойна такого подвига, не могу даже представить. Не стою я этого. Но вы все же подарили мне Стакелей — или, вернее, честь ухаживать за Стакелеем, и от меня зависит…
Она продолжала говорить, и я даже как будто слышал ее слова. Но, видимо, напряжение, которое я пережил за последнее время, оказалось слишком велико для меня, потому что мое внимание рассеялось, и в голове мелькали какие-то бессмысленные обрывки мыслей. Это был, возможно, один из самых удивительных моментов в моей жизни, однако вместо того, чтобы сконцентрироваться на словах Аморель, я отдался во власть размышлений, совершенно не имеющих отношения к делу.
— …вытащить вас из этой ужасной каши… — Ну и странные же, слова она выбирала, говоря о гибели собственного кузена: 'мило', 'благородное убийство' — весьма в духе Аморель… — …должен вас подозревать… — Для чего женщины надевают такие вещички? — …придут к этому рано или поздно… — Это же так непрактично и наверняка стоит сумасшедших денег.-…просто в ужасе, что они смогут вытянуть это из меня… — Но все же как красиво, да-да, и правда, удивительно красиво.-…конечно, они сразу догадались бы… Лимонно-желтое, кажется.-…все что угодно, чтобы это предотвратить, абсолютно все… — Нет, муаровое мне нравится больше. Это ведь муар? — …не может свидетельствовать против собственного мужа… — Непрактично, да, но все же очаровательно. Мне вряд ли пришло бы в голову… — …потому я, естественно, пойду на это… — А эти чулки она носила вчера с зеленым платьем, точно, я их узнаю, хотя они выглядят совсем по-другому, когда не на ногах!
— Так вы согласны, Пинки? — Аморель, кажется, чего-то требовала от меня.
Я вздрогнул и повернулся к ней.
— Прошу прощения, Аморель… Согласен с чем?
— То есть как с чем, жениться на мне, разумеется!
Боюсь, у меня буквально упала челюсть.
— Помилуй бог, что вы такое говорите?!
— Ведь жена не может свидетельствовать против… Пинки! Вы вообще слышали хоть одно слово из того, что я вам сейчас говорила?
— Конечно, конечно, — торопливо пробормотал я, пытаясь мысленно переварить тот невероятный факт, что мне, кажется, только что сделали предложение. — Конечно, девочка, я все слышал. Но, в самом деле…
