ты сумеешь взглянуть на все это другими глазами.
— Если ты намекаешь, что я пьяна, — возмутилась Ина, — то это неправда. К большому сожалению. Господь свидетель, сколько раз я пыталась напиться, но без толку — только голова чугунная. Я просто не могу напиться пьяной, так что зря ты так говоришь, Фил.
— Но зачем тебе напиваться?
— Потому что напиться пьяной, — с достоинством объяснила Ина Стреттон, это единственная стоящая вещь. При той жизни, какую мне приходится вести, напиться пьяной — это единственная реальность!
— Глупости, — отрезал доктор Чалмерс как-то чересчур бодро.
Глаза у миссис Стреттон сделались круглыми.
— Можешь говорить что хочешь. Просто ты меня не знаешь — какая я на самом деле.
Доктор Чалмерс опустился в кресло, выколотил вновь найденную трубку и стал ее набивать.
— Послушай, Ина, ну что ты такое несешь? Я совершенно уверен — ни у Рональда, ни у Дэвида не было ни малейшего желания от тебя избавиться. А если они тебя подняли и понесли, так это наверняка понарошку. Знаешь, не стоит такие вещи принимать всерьез, — тягучим голосом, полным успокоительного сиропа, увещевал ее доктор Чалмерс.
— Ничего, Рональд сам увидит, надо меня принимать всерьез или нет. — Ина распялила рот так, что он сделался похож на мышеловку.
— Да что ты такое говоришь!
— Я могу устроить Рональду большие неприятности. Очень большие. И сделаю это обязательно.
— Но каким образом?
— Мне не нравится эта дама, на которой он собрался жениться, миссис Лефрой.
— Не нравится? А по-моему, она прелесть.
— Это по-твоему. Только женщина может понять, что она за штучка. Я бы сказала, она паршивка.
— Послушай, Ина, ты же знаешь, нехорошо говорить такие вещи.
Ина тяжело задышала.
— Я буду говорить то, что считаю нужным. Буду говорить то, что думаю. Я не желаю иметь в невестках миссис Лефрой.
— Но почему?
— Она мне дерзила весь вечер.
— Да будет тебе, Ина; уверен, что она не нарочно.
— Нарочно, я знаю. Думаешь, я ничего не понимаю?
— Но что она тебе такого, собственно, сказала?
— Ничего! В том-то и дело. Просто кивнула мне — и очень вызывающе!когда мы приехали, и за весь вечер не сказала мне ни слова. Если она думает, что может так со мной себя вести, она ошибается!
— Ина, ты опять преувеличиваешь.
— Уверяю тебя, Фил, нисколько. Я знаю. Марго тоже скверная женщина, но эта — еще хуже. Но я сумею с ними со всеми поквитаться. Скоро они увидят!
— И что же ты думаешь сделать, Ина? — спросил доктор Чалмерс, разжигая трубку.
— Не думаю, а совершенно твердо намерена сделать. Напишу королевскому адвокату о них обеих.
— Чепуха, Ина, ты никогда такого не сделаешь.
— Я не сделаю? Они все скоро увидят, сделаю я это или нет. Нет, Фил, не надо меня уговаривать. Я тут обо всем передумала и все решила. Это же ужас, что они творят. Кто-то просто обязано положить этому конец!
— Но деточка моя, откуда ты взяла, что они что-то творят? Это же только догадки, никаких доказательств у тебя нет.
Ина наигранно хохотнула.
— Ошибаешься! Они у меня есть! Боюсь, их это удивит — но у меня они есть! Причем такие доказательства, которые им даже и крыть нечем.
— Но откуда они у тебя?
— Не важно, Фил; они есть — и все тут. И я ими воспользуюсь. Можешь передать Рональду, если хочешь. Мне все равно. Если он думает, что может так поступать со мной на людях, он очень ошибается.
Доктор Чалмерс вздохнул. Успокоительный сироп, похоже, не помог.
— Поверь мне, Ина, утром у тебя будет совсем другое настроение.
— Я тебе не верю, Фил, — отрезала миссис Стреттон.
Доктор Чалмерс снова вздохнул. Он и сам-то себе не особенно верил.
Грудь миссис Стреттон заволновалась снова.
— А что касается Дэвида…
— Да? — спросил доктор Чалмерс, уже с трудом сдерживаясь.
Миссис Стреттон секунду-две сидела молча, выпрямясь, покуда грудь ее волновалась все сильнее. Потом она буквально рухнула на спинку кресла и выкрикнула:
— А что тебе известно о Дэвиде и этой твари Гриффитс?
— Элси Гриффитс? Да ничего. А что мне должно быть известно?
— Значит, ты прекрасно знаешь, о которой из сестер Гриффитс я говорю?вскричала Ина с горестным торжеством.
— Ина, дорогая моя, я даже не понимаю, о чем ты!
— Понимаешь, Фил, понимаешь, и незачем со мной сюсюкать сладким голоском. Об этом все знают, все, кроме меня. Как обычно — жена узнает последней, — она зашлась в жутком хохоте.
— Ина, — сказал доктор Чалмерс как можно проникновеннее, — если ты считаешь, что между Дэвидом и Элси Гриффитс что-то есть, то могу тебя заверить — ты глубоко ошибаешься.
— Можешь заверить? Да неужели? А откуда же тогда тебе известно, Фил, что между ними ничего нет?
— Я уверен, что там ничего нет.
— Значит, ты ошибаешься — потому что там все, все уже есть! Господи, когда я подумаю, что я сделала для Дэвида… Но если эта шлюшка думает его заполучить…
О, правда же, Фил, об этом даже смешно подумать! Ужасно смешно!
— Ина, у тебя начинается истерика, — профессиональным голосом диагностировал Чалмерс.
— Ну и пусть! Мне все равно! Надоело притворяться! Это был для меня страшный вечер, Фил! Видел бы ты, как безобразно со мной вел себя Рональд! И эти ужасные мужчины, которые меня гнусно домогались, — она выжидательно посмотрела на доктора Чалмерса.
— Неужели? — осторожно спросил тот.
— Да! Господи, Фил, ну почему нельзя оставить женщину в покое? На самом деле ты единственный приличный мужчина из всех них. Это просто отвратительно.
— Так кто же тебя гнусно домогался, Ина?
— О, да все. Как обычно. Видимо, есть во мне что-то такое… Господи, лучше бы этого не было. Этот ужасный мистер Уильямсон…
— О, может ли это быть? — задушевно спросил доктор Чалмерс. — И что же он такое сделал?
— Пытался усадить меня к себе на колени. Вот тут. Было безумно стыдно. А этот мистер Шерингэм еще того хуже. Право, Фил, я не понимаю, как Рональд мог его пригласить! Это самый отвратительный тип из них всех. Мне пришлось от него буквально отбиваться!
— Тебе, Ина, как я погляжу, мужики прямо прохода не дают?
— Все, кроме тебя, — на полном серьезе ответила миссис Стреттон. — Ты единственный, Фил, кто не пытается заняться со мной любовью. Интересно, почему?
На сей раз доктор Чалмерс был тактичнее.
— Дэвид, между прочим, мой друг.
— Да, — трагическим голосом произнесла миссис Стреттон. — Ты ведь обожаешь Дэвида, правда, Фил?
