В конце концов знакомство все-таки состоялось, причем легко и непринужденно.
— О, Ина, — сказал Рональд Стреттон, — Вы ведь не знакомы с Роджером Шерингэмом, нет? Мистер Шерингэм — моя невестка.
Ина Стреттон устремила на Роджера огромные глаза, исполненные апостольского восхищения, мировой скорби, скромной гордости и прочих вещей, какими положено исполниться глазам молодой женщины возвышенных идеалов при виде преуспевающего писателя. Роджер заметил, что все эти подобающие чувства были отыграны совершенно автоматически.
— Очень приятно, — ответил он безо всякой скорби вообще.
Ина Стреттон, молодая женщина лет двадцати семи, была довольно высокого роста, складная, с хорошей, спортивной фигурой и темными, почти черными волосами, прямая челка закрывала и без того довольно низкий лоб. И руки и ступни казались чуть великоватыми. Лицо нельзя было назвать ни уродливым, ни красивым. Это лицо бесноватой, подумал Роджер, — многообещающий взгляд огромных серых глаз на корню подрезала жесткая линия тонкогубого рта. Когда она улыбалась, уголки ее рта странным образом опускались вниз, вместо того чтобы подниматься. Глаза окружала сетка бесчисленных морщинок, и две глубокие складки спускались от носа к губам. Да еще цвет лица болезненно-желтый.
На вид, подумал Роджер, личность малопривлекательная. Странно, что Дэвид Стреттон на ней женился. Надо полагать, тогда она выглядела получше. Ведь невроз ставит свою печать на лице довольно быстро.
— Потанцуем? — предложил Роджер.
— Я бы лучше выпила. У меня уже, наверное, с полчаса во рту и капли не было, — она говорила медленно, Голосом глубоким, не лишенным приятности, в котором слышалась явственная тоска. И ухитрилась подать это как-то так, словно для такой утонченной натуры не иметь и капли спиртного во рту целых полчаса — вещь и вправду ни с чем не сообразная.
Роджер проводил ее к бару и спросил, что она предпочитает.
— Мне бы виски. И не надо разбавлять.
Роджер протянул ей виски с небольшим количеством содовой, она пригубила.
— Надо долить виски. Я его люблю в чистом виде, понимаете?
Дает дамочка, подумал Роджер. И с чего она вообразила, что это так оригинально — любить виски в чистом виде, да еще в таких количествах?
Но протянул ей требуемый напиток.
— Благодарю. Так лучше. Я хочу сегодня напиться пьяной.
— Правда? — равнодушно спросил Роджер.
— Да, мне нечасто этого хочется, но сегодня — да. Знаете, иногда напиться — это единственная стоящая вещь в жизни. У вас никогда не бывает такой потребности?
— Только дома, — отрезал Роджер с неожиданной чопорностью, отметив, что этот набор реплик он сегодня уже слышал в изложении других гостей — почти что слово в слово. Очевидно, миссис Стреттон весьма гордится своим пристрастием к горячительному.
— О, — отвечала она с легкой укоризной, — напиваться у себя дома не имеет смысла!
Иными словами, понял Роджер, она не скрывает, что работает на публику. Эксгибиционистка, именно так: начинающая эксгибиционистка.
Вслух же он сказал:
— Кстати, разрешите выразить восхищение вашим костюмом, миссис Стреттон. Он просто превосходен. В точности как у миссис Пирси в музее мадам Тюссо. Я ее сразу узнал. И какая смелость — прийти в платье поденщицы, в такой шляпке и так далее — это при таком количестве конкуренток!
— Конкуренток? О, это вы о Силии и миссис Лефрой? Но видите ли, мое амплуа — характерная актриса. Костюмные роли меня не интересуют. Костюмную роль сыграет кто угодно, правда?
— Неужели?
— Я думаю, да. Правда, лучшая моя роль на самом деле была костюмная. Вы не видели 'Милашку Нелл из Олд-Друри'? Нет? Это просто чудо что за роль, но, конечно, она еще и характерная — там мало было уметь носить наряды.
— Не знал, что вы играли в театре.
— О да, — миссис Стреттон испустила трагический вздох. — Играла я недолго.
— До замужества, надо полагать?
— Нет, после. Но училась еще до. Мне так и не удалось, — трагическим голосом призналась миссис Стреттон, — реализоваться в браке.
— А на сцене удалось?
— Какое-то время удавалось. Но это меня тоже не удовлетворяло. Однако в конце концов я нашла себя. Догадываетесь в чем? Думаю, вы должны догадаться, мистер Шерингэм.
— Я теряюсь.
— О, а я-то думала, вы сразу поймете! Ведь женщины в ваших книгах такие настоящие. Как же — в воспитании ребенка! На самом деле это единственно возможный способ самореализации, мистер Шерингэм, — проговорила миссис Стреттон с пафосом.
— Значит, я так и остался нереализованным, — съязвил Роджер.
Миссис Стреттон снисходительно улыбнулась:
— Я о женщине, разумеется. У мужчин есть тысячи способов реализоваться, не так ли?
— Безусловно, — согласился Роджер. Интересно, что она подразумевает под этим зануднейшим словом — если она вообще что-то подразумевает. Как бы то ни было, сам он не испытывал ни малейшего побуждения реализоваться ни единым способом из предложенной тысячи.
— Ваши книги, например, — подсказала миссис Стреттон.
— Да-да, конечно. Тут я реализовался по полной. Вам налить еще?
— Такую возможность грех упускать, — ответила миссис Стреттон с несколько тяжеловесной игривостью.
Наливая ей виски, Роджер угрюмо размышлял о целеустремленности, с которой миссис Стреттон сумела за три минуты так повернуть разговор, чтобы затронуть два, очевидно, важнейших достижения своей жизни — что она играла в театре и что у нее есть ребенок. Кроме того, было ясно, что, на ее взгляд, именно эти два момента ее биографии безусловно повышают статус Ины Стреттон в общем мнении.
По мнению же Роджера честь Ине Стреттон делало то, что, несмотря на поглощенное ею за вечер количество виски, она не выказывала никаких признаков приближения единственной стоящей вещи.
— Благодарю, — произнесла она, беря из его рук вновь наполненный бокал. Пойдемте на крышу, а? Мне тут душно, в этой толпе. Я хочу смотреть на звезды. Вы не против?
— Я с удовольствием на них посмотрю.
И прихватив свои бокалы, они вышли на узкую винтовую лестницу, ведущую на плоскую крышу. Там, в середине, три соломенных чучела по-прежнему покачивались в своих петлях. Миссис Стреттон снисходительно улыбнулась:
— Рональд иногда просто большой ребенок, вам не кажется, мистер Шерингэм?
— О, это великое дело — суметь кое в чем остаться ребенком, — парировал Роджер.
— О да, конечно же! Я сама иной раз впадаю в такое ребячество, когда на меня находит.
Край крыши ограждал крепкий парапет. Оба облокотились на него и уставились вниз, в темноту, окутавшую задний двор и кухни; миссис Стреттон, видимо, забыла, что собиралась смотреть на звезды.
Апрельская ночь была тепла и нежна.
— Господи, — вздохнула миссис Стреттон, — какая же я, наверное, дура!
Роджер замешкался, выбирая между любезным 'Ну что вы!', грубоватым 'Почему?' и не слишком тактичным, но поощрительным 'Да?'
— Этой ночью меня поневоле тянет заглянуть в себя, — продолжила его собеседница, не дожидаясь, пока он определится с выбором.
— Правда? — спросил он без энтузиазма.
— Да. А вам часто хочется заглянуть в себя, мистер Шерингэм?
— Бывает. Но я стараюсь не потакать этому желанию.
