Стелла — теперь ее звали Мелиссой, — сидела за рулем женского такси и ждала пассажирку. Она запарковалась на обочине загородной дороги, среди десятка машин с дипломатическими номерами.
В зеркало Стелле был виден неприметный автомобиль, в котором сидели двое. Нужно быть полным идиотом, чтобы не признать агентов секретной службы Ее Величества.
Стеллу все происходящее забавляло, только нос болел. Сначала его сломала эта сука Уорд своим железным кулаком, потом он выдержал пластическую операцию — геройский нос, но пора бы ему перестать ныть. И пора бы нашим расфуфыренным климактеричкам заканчивать трепаться. Все знают, что они старые подруги, но мало ли…
У советских посольских в Лондоне это называется «съездить на горку». Тут действительно чудесный солнечный пригорок, где по выходным расставляют складные столы и устраивают пикник. Иногда подъезжают гости — поболтать. Не часто, но случается. Вот и сейчас чуть в стороне от общего веселья устроились на травке две дамы неопределенного возраста.
— Не думаю, что ты поступаешь разумно, таская за собой эту авантюристку, — говорила супруга второго секретаря.
— Да ее теперь не узнать, — возразила знаменитая некогда журналистка, чье время давно прошло. — Никакого риска. А девка — огонь.
— Да-да, огнем все и кончилось в Джефферсоне… — русская неодобрительно покачала головой. — Тебе не кажется, что вы там немного… Перестарались?
— У девочки не было выхода. И потом, она не стратег, она — чистильщик. Подчищает за другими, если ты понимаешь, о чем я. Ее винить просто не в чем. Она сидела там на случай, если все пойдет наперекосяк.
— Там все было неправильно с самого начала, — сказала русская. — Нельзя рисковать, когда проводишь в жизнь план, рассчитанный на десятилетия. Нельзя увлекаться побочными задачами в ущерб главной.
— Скажи это своим, — парировала гостья. — Они давили на нас. Им нужны военные секреты, видишь ли. Что мы могли?.. Они угрожали срезать финансирование.
— Обещаю, это не повторится, — сказала русская. — И денег будет очень много. Есть принципиальное решение. К нему давно шли, но провал в Джефферсоне ускорил дело. Теперь никакого мелкого шпионажа. Мы разворачивали американскую сеть с большим запасом, с расчетом на серьезную задачу, и вот, время настало. Все силы и все деньги — на главную цель. С этого дня ваши люди в Америке должны твердо знать, что их миссия — последовательно, эпизод за эпизодом готовить великую постановку, равной которой не было и не будет…
Голос русской вдруг зазвенел.
— Это самая грандиозная трагедия в истории. Трагедия гибели целого народа, который познает участь Содома, ибо сам ее выбрал. Семена, посеянные сейчас, взойдут только к концу века, а настоящие плоды дадут уже в следующем. И тогда содрогнется целый континент. Я верю, мы доживем, мы увидим это — нашу победу. Но ради победы нужно сегодня расчетливо и продуманно вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы нравственности. Расшатывать поколение за поколением. Браться за людей с детских лет и разлагать, развращать, растлевать их… Мы в таком положении, когда победить военной силой — значит проиграть. Но есть сила не менее эффективная, чем все бомбы и ракеты. Сила предательства людьми самих себя, своей человеческой сущности. Сила извращения. Мы расколем страну по половому признаку, натравим женщин на мужчин. Заставим мужчин бояться открыть дверь перед женщиной. Заставим мужчин стыдиться того, что они мужчины. Раз Америка так уязвима с этой стороны — что ж, значит, она выбрала свою судьбу. Через полвека это будет нация педерастов. Через сто лет от этой нации не останется и воспоминания.
— Тебе бы книжки писать, — сказала гостья.
Русская бросила на нее короткий прищуренный взгляд и едва заметно улыбнулась.
В машине Стелла осторожно погладила нос кончиком пальца.
Бедный мой маленькиий носик, подумала она.
Бедный маленький носик.
Хотя могло быть и хуже. Поймала бы пулю от малахольного Джонни — и с концами… Да нет, никогда. Только не от Джонни. Парень отлично знал, в кого можно стрелять, а в кого нельзя. Поэтому я глупо и непрофессионально металась под огнем, повинуясь дурному бабскому инстинкту. Чувствовала: мне бояться нечего. Ведь смешной туповатый Джонни, что бы о нем ни думали все остальные, был в глубине души настоящий мужчина.
Не педик.
Татьяна Томах
Дом для Чебурашки
— Боюсь я, Димкус…
— А?
— Как бы еще лапти плести не пришлось, — Егорыч нахмурился, скатал в рулончик клавиатуру, задумчиво покрутил между ладонями.
— А?
— Да отвлекись ты уже от сети. Как дитя малое. Допустили к свободному Интернету, теперь за уши не оттащить… чего ищешь-то?
— Кого, — поправил Димка, не отрывая взгляд от монитора.
— А… Или вот еще, — Егорыч вздохнул, задумчиво подпер клавиатурой подбородок. — Гусли, частушки или того хуже — балалайка.
— Это что?
— Я, в общем, сам не отчетливо понимаю, — смущенно признался Егорыч. — Но заранее сомневаюсь. Или вот медведь. Надо, чтоб по улицам ходил.
— С балалайкой?
— Я, в общем, не отчетливо понимаю. Но, знаешь, не исключено, — Егорыч еще больше погрустнел.
— Это, кстати, запросто. Где-то я только что… — Димка повозил пальцем по монитору, перебирая разноцветные окошки. — А, во. «Проектирование домашних питомцев. Выращивание детей для любящих семейных пар и триад с включением частей геномов заказчиков. Любые ваши самые безумные фантазии». То есть хочешь — медведя с балалайкой, хочешь — говорящего крокодила. Еще они документы оформляют. Свидетельства о рождении, гражданство, страховки…
— Гражданство? Крокодилу?
— Говорящему — запросто. Ты, Егорыч, в своем лесу одичал совсем. Вот, глянь, тут в новостях.
Егорыч заинтересованно склонился над монитором. Зашевелил губами:
— «Поп-дива Анжелика Мурр оставила состояние кото-мальчику Тимоти. Пока нет возможности завершить юридические формальности — расстроенный исчезновением своей полуматери, кото-мальчик отказался разговаривать и искусал нотариуса. Нотариусу наложили семь швов и предъявили иск о моральной компенсации за неуважение особенностей психики представителя видо-меньшинства». Опа! И чего я не крокодил?..
Сегодня во дворе опять убивали влюбленных.
Настя плотно закрыла окна, задвинула дрожащими руками шторы, стараясь не смотреть. Но взгляд все равно соскользнул, и в узком столбе света между смыкающихся тяжелых портьер зацепил неподвижно замершую посреди двора парочку. Маленькие хрупкие фигурки на свободном пятачке в центре плотной, покачивающейся толпы. Стоят, держась друг за друга, будто на крохотном островке среди океана. Знают, что уже не спастись, что сейчас накроет волной, протащит по камням, разорвет в клочья клыками
