волновала не его реакция, а то, что Никита до сих пор плакал. Она сжалась вся, но сдержалась, ничего не сказала и не прикоснулась к нему.
— Знакомься, это… как там тебя?
— Даша…
— Это Даша, — представил ее Эрик. — Куртку повесь сюда, — это уже ей.
Жар камина распространялся по всей комнате (а может, это было центральное отопление), и только тут Даша поняла, как продрогла у окна: май в этом году выдался очень холодным.
— Принести чаю? — спросил Антон, ничего не понимая.
— Не сейчас. Сначала мы послушаем вот эту девицу. Боюсь, нам будет не до чая.
Эрик задернул портьеру, и они расселись вокруг журнального столика. Никита все плакал. Даша не выдержала:
— Он не любит, когда его так трясут. Если его прижать к груди и гладить по голове, то он скоро успокоится.
Антон недоуменно посмотрел на Эрика, тот пожал плечами. Совет действительно помог, и ребенок вскоре утих.
— Итак, ты его мать. Что дальше?
Темно-синий костюм, белоснежная рубашка, манжеты, выступающие из-под рукавов пиджака на пару сантиметров, как и положено, серебряные запонки… Образ старшего Бакмета был идеален. И разговаривал он с ней как с назойливой мухой, от которой другим способом сложно избавиться. А Даша не знала, что дальше. Не придумала. Ей и в голову не приходило, что можно вот так по-дурацки попасться. В планах было просто посмотреть на сыночка и уехать, а опасалась она лишь Демконтроля, но никак не вернувшегося с работы главу семьи.
— Я просто хотела посмотреть на него.
— Прекрасно, ты посмотрела. Теперь уезжай.
Тут Дашу прорвало. Захлебываясь словами, боясь, что ей не дадут договорить, она заголосила:
— Вы не понимаете! Это мой сын! Мой! Я его выносила, рожала целые сутки, а это, между прочим, очень больно! И у него мои глаза, и такой смешной носик, а губы от… неважно. Я люблю его и не могу жить без него. Он когда улыбается — будто весь мир улыбается для меня, а если плачет, то я сделаю что угодно, только бы ему опять стало хорошо. Это мой ребенок, вы это слышите!
— Слышим, слышим. Это все? — На Эрика речь не произвела никакого эффекта.
— Отдайте его мне, — вдруг прошептала она.
— Что-о-о-о? — тут уже возмутился Антон. — С какой стати? Да мы пять лет ждали ребенка! Это наш сын!
— Неправда! Это мой Никита!
— Стоп! — рявкнул Эрик. — Во-первых, его зовут Максим. Во-вторых, по всем человеческим и божеским законам, это наш сын, а в-третьих, я звоню в Демконтроль.
«Максим? Только не Максим! Это ужасное, ужасное имя! Это же Никита, неужели они не понимают!» — обожгло Дашу, но вместо этого она выпалила:
— Родила его я, значит, я его родитель, а не вы.
— Да, ты его биологическая мать, и что? Разве это дает тебе какое-то право на ребенка? Давай-ка почитаем закон «О правах родителей и детей». Статья третья — «Об усыновлении». Пункт первый: ребенка мужского пола может усыновить только мужская семейная пара, ребенка женского пола — только женская. Ты уже не подходишь. Пункт второй: для усыновления необходима семейная пара, прожившая минимум пять лет в браке, не имеющая разводов. Ты вообще жената? Пункт третий: один из родителей должен быть не младше тридцати лет и не старше пятидесяти. Девочка, ты когда перестала играть в куклы? Пункт четвертый: совокупный доход семьи не может быть ниже удвоенной средней зарплаты в регионе проживания. У нас сейчас это около восьмидесяти тысяч. Ты столько зарабатываешь? И пятый пункт: детей не могут усыновлять семейные пары нетрадиционной ориентации, типа гетеросексуалов, бисексуалов, транссексуалов и тому подобное. Ну, тут даже спрашивать ничего не буду. Можешь не сомневаться, закон я процитировал дословно. За столько лет обивания порогов центра планирования семьи выучил его наизусть. Итак, где говорится хоть слово о биологическом родстве?
Даша молчала. Собственно, сказать было нечего.
— Ты вообще соображаешь, что творишь? Тебя за это Демконтроль засадит лет на семь. Подумай о своих родителях!
— Можно я хотя бы буду иногда приходить смотреть на Никиту? — Она старалась держать себя в руках, но слезы капали, и ничего с этим поделать Даша не могла.
— Ты, кажется, меня не слышишь или не понимаешь. На каком языке тебе объяснить? Забудь сюда дорогу и про ребенка. Нет у тебя никакого ребенка и никогда не было! Вот этот вот мальчик, который уснул на руках Антона, — это наш сын, и только наш.
Эрик наконец заметил слезы, замолчал. Потом кивнул Бакмету-младшему:
— Тош, уложи Максимку и принеси нам чаю.
Молодой папаша кивнул и осторожно, чтобы не разбудить ребенка, вышел.
— А с тобой давай поступим так: я сейчас позвоню другу, попрошу, чтобы он тебя отвез домой, и мы забываем весь этот разговор и то, что ты вообще тут была. Ты никому никогда об этом не рассказываешь, а я не обращаюсь в Демконтроль и не задаю вопрос, откуда ты узнала адрес усыновителей. Но если я еще раз увижу тебя тут или узнаю, что ты каким-то образом добиваешься возврата ребенка, — тут же набираю их номер и рассказываю все. После этого тебя, конечно, посадят, а нам придется переехать, зато Максим будет в безопасности. Я не позволю, чтобы какая-то истеричка портила ему жизнь.
Даше вспомнилось, как она первый раз пришла в «корду». Наверное, имя Максим ей это напомнило. Как и тогда, сейчас она чувствовала себя изнасилованной тряпичной куклой, которой все равно, что с ней делают. Поэтому она просто кивнула.
Дома ее ждал сюрприз.
— Даш, ты где пропадаешь? Тут такая беда, такая беда…
Она напряглась: тетя Саша всякую ерунду бедой не называла.
— Помнишь, девочка с тобой в палате лежала? Тихонькая такая? Тебя еще при выписке провожала?
— Оксана? — Даша похолодела.
— Наверное. Сегодня узнала, что она убилась. Прыгнула с моста на рельсы!
Даша испугалась не на шутку. Самоубийство? Или инсценировка? Неужто Демконтроль прознал про ту записку…
— Теть, почему?
— Говорят, не смогла пережить, что у нее «кордового» ребенка забрали. Я знаю, такое бывает. Бедная, бедная девочка.
Тетя Саша затушила окурок в пепельнице и потянулась за следующей сигаретой, а Даша вдруг очень ясно поняла, что ей делать дальше.
Для того чтобы собрать необходимые ингредиенты, потребовалось не так много времени. Уротропин скупила в ближайших аптеках, за азотной кислотой пришлось ехать на юго-восток, в «Химмаркет» и потом тащить через весь город 28-литровую бутыль — меньшей расфасовки в магазине просто не было. С дистиллированной водой и остальной мелочовкой проблем не возникло. Мензурки и прочее оборудование дома валялись и так: есть свои плюсы в том, что один из родителей — химик- технолог.
Самое сложное и страшное было потом, когда образовалась горка белого порошка. Всего несколько десятков граммов могли взорваться от малейшего колебания с такой силой, что от квартиры бы ничего не осталось, а Даше нужны были килограммы этого вещества!
Конечно, произведенная таким кустарным образом взрывчатка была опасна прежде всего для нее самой, и далеко не с первого раза удалось добиться, чтобы она именно взрывалась, а не просто горела. Испытания Даша бегала производить на пустырь за пару кварталов. К тому времени, как все получилось,
