краски — желтая, зеленая, голубая, оранжевая… Все вокруг буквально заполнилось до предела какой-то первозданной чистотой, свежестью, мир словно рождался вновь — ясный и непорочный в этой своей ясности. На какой-то миг я ощутил себя Адамом, только что явившимся в этот только что созданный мир, и смотрел на него как на нечто совершенно новое и мне незнакомое, а мир смотрел на меня. И для мира я был одновременно и чем-то посторонним, для чего-то сюда пришедшим, и непреложной частью этого мира. Было полное ощущение, что сейчас, в это утро и мир, и я рождаемся. И даже не рождаемся вновь, а рождаемся будто в первый раз. Вот уж точно ничего подобного прежде мне переживать не приходилось даже в минуты какого-то очень большого счастья. Сейчас же мне вдруг, подобно герою классики, захотелось воскликнуть: «Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!» Конечно, это ни к чему бы не привело, ведь никаких сделок ни с кем я по данному поводу не заключал, но все же, все же, все же… А между тем его величество день подталкивал восходящее светило все выше и выше. Надо было настраиваться на работу — сложную, но интересную.
Прежде всего, я достал из рюкзака необходимую аппаратуру, прибывшую со мной из Петербурга. Не буду утомлять вас обилием технических характеристик, скажу только, что это были уникальные и специально по моим заказам и с моим участием разработанные датчики, включающие в себя воспринимающие, записывающие и сохраняющие устройства. Причем восприятие этих датчиков настроено на волны абсолютно любого рода и качества, любой частоты и ритмической нагрузки. Это означало, что ни один звук, поступивший в приборы из внешнего мира, не останется неоприходованным, не канет в Лету, а строго зафиксируется в своем исконном виде. Внешне же мои датчики весьма схожи с приборами, при помощи которых делается электронная кардиограмма. Примерно так же закрепляются они на теле пациента при помощи обычных присосок и по проводам доставляют информацию в специальное хранилище — металлический ящик. То есть моя аппаратура мало напоминает привычный диктофон или же цифровое записывающее устройство, что не удивительно, ведь работать придется не с теми звуками, которые мы с вами привыкли слышать — не со словами, скажем, и даже не с тем, что сравнимо, допустим, с пением птиц. Нам придется иметь дело с клеточными звуками, которые и звуками-то по большому счету, не являются. Это волновые вибрации, наполняющие весь наш мир до самых краев. Но в нашем мире их очень трудно бывает уловить, если поблизости нет какой-либо оптимальной структуры для реализации возможностей Акаши. Здесь же, на Холме медитаций, такая структура, как я уже сказал, есть — это три пирамиды, как бы вырастающие друг из друга. Для реализации же потенций Акаши бывает достаточно и двух: одна как бы перевернута над другой, а их вершины соприкасаются. На уровне модели это напоминает песочные часы. И не только внешне, но и по внутренней сути: подобно тому, как в песочных часах песок с течением времени перетекает из одного резервуара в другой, так и в двух пирамидах энергия одной способна перемещаться в энергию другой. Отличие же от песочных часов у двух пирамид в том, что в песочных часах, согласно закону всемирного тяготения, песок из верхней чаши перетекает в нижнюю, а в пирамидах энергия может двигаться и сверху вниз, и снизу вверх, ибо это энергия волн, основанная на законах не тяготения, а вибрации. Волновые же вибрации способны транслировать наши мысли, по сути — мысли этими вибрациями и являются. Таким образом, для коммуникации пирамиды создавали предельно комфортные условия.
Я совершенно не боялся за то, как пройдет моя коммуникация с человеком в яме, и заранее был готов к тому, что ответов не услышу, но был уверен на сто процентов, что ответы эти будут зафиксированы моей аппаратурой. В чем только не был уверен, так это в том, что мы сможем потом расшифровать ответы гвинейского сидельца на мои вопросы. Но мы будем стараться.
И сразу освещу еще два вопроса, которые могут возникнуть у пытливых читателей. Первый вопрос: как же тогда случилось так, что в племя каннибалов ветер с холма принес не вибрации, а вполне ощутимые ухом, хотя и не раскрывающие своего значения, звуки? Второй вопрос: как мои восемь предшественников при общении с человеком в яме обходились без той аппаратуры, которой я располагаю, а все же смогли воспринять и расшифровать информацию? Что касается тех звуков, что принес ветер, то тут ответ очень прост: это сама природа постаралась в перекодировке вибраций, рожденных возможностями Акаши, в привычную нам аудиосистему, буквально переведя волны в звуки, а знаток кода старейшина племени смог перевести эти звуки в значимые слова. По всей видимости, подобного рода принципы были использованы и при создании той аппаратуры, которую я привез с собой в Гвинею, ведь аппаратура тоже оборачивала вибрационные волновые коды в коды звуковые. Второй вопрос сложнее — ни один из путешественников не описал тех механизмов, которые были им использованы при перекодировке. Только указывали на скорость трансляции — помните: только успевай записывать. Но как записывать? Это было для меня загадкой. Вероятнее всего, и мои восемь предшественников тоже приходили на Холм медитаций не с пустыми руками, с какими-нибудь приборами, возможными в их времена. Но это — не более, чем версия, ведь мне не знакомы даже имена моих предшественников, а значит, и проверить эту версию, чтобы доказать ее либо опровергнуть шансов у меня нет. Точнее — почти нет: кто-то же передал мне документ с тетрадями, а раз так, то этот кто-то как-то где-то их получил, то есть располагает сведениями хотя бы о восьмом, последнем (а теперь — уже предпоследнем, если считать меня) путешественнике на Холм медитаций. Но в то утро меня данная проблема почти не занимала, важнее было успешно провести сеанс коммуникации.
Я расположил сам прибор — металлический ящик с датчиками — чуть поодаль от ямы, а к яме стал тянуть проводки с присосками-контактами. Более крупные контакты я прикрепил прямо поверх штанов к голеням человека в яме — к каждой голени по три контакта: один у самой щиколотки, второй на середину голени, третий почти у самого колена, буквально под ним. Те же контакты, что поменьше, я закрепил на запястьях сидельца. Этих контактов было по два на каждую руку, поэтому один попал на внешнюю сторону запястья, а другой — на внутреннюю. Проделав эти нехитрые действия, я вернулся к прибору, подключил к нему солнечную батарею, от которой он работал, и нажал на клавишу режима восприятия и фиксации волн, идущих по проводам от присосок-контактов. Разумеется, не случилось чего-то такого, что кто-то мог бы ожидать — человека в яме не тряхнуло, будто от удара током, да и Холм медитаций не покачнулся, не дрогнул. Это и могло произойти, потому что, повторюсь, аппаратура должна была только принимать и записывать волны-вибрации. Вызвать же человека в яме на коммуникацию мне еще предстояло. Тут мои предшественники оставили сходные указания; возможно даже, что в этом они следовали друг за другом. Вызов к коммуникации выглядел несколько смешно, но я отбросил в сторону мысль о том, что все восемь путешественников пошутили — как-то до этого момента в любви к юмору я их заподозрить не мог. А нужно было, по их словам, взять травинку и этой травиной пощекотать нос у человека в яме. Действие, знакомое многим с детства, не так ли? Когда все было готово к началу опроса, я сорвал травинку и с некоторым трепетом в сердце приблизился к моему вчерашнему пациенту и потенциальному собеседнику. Трепет этот был от того, что как-то раз в детстве я так пощекотал в носу у спящего дедушки. Да, такого человеческого гнева мне до этого видеть, пожалуй, не приходилось. Ну как и сиделец от щекотки вскочит и погонится за мной? Вдруг, правда, пошутили так надо мной те, кто составлял документ, — хотели только заочно надо мною посмеяться. И все же, несмотря на трепет, подхожу и начинаю щекотать травиной нос человеку в яме. Реакции, сродни той, что много лет назад показал мой дедушка в аналогичной ситуации, не последовало; вообще со стороны сидельца не было никакой реакции, но тут краем глаза я увидел, что стрелки на аппарате пришли в движение. В мгновенье ока я был возле металлического ящика — все контрольные и измерительные системы недвусмысленно указывали на то, что мой собеседник готов к диалогу. Эх, жаль, не буду слышать его ответов…
Принципы коммуникации
Здесь считаю нужным описать и объяснить сам алгоритм нашего разговора. Я задаю вопросы, человек в яме на них отвечает. Однако со стороны наш диалог больше напоминает беседу следователя с подозреваемым, ушедшим в глубокую, как говорится, «несознанку». Звучит мой вопрос — громкий, внятный, хорошо сформулированный, на литературном русском языке. Дальше — минута-другая тишины, только прибор поскрипывает своими стрелочками и счетчиками. Потом звучит мой следующий вопрос. За ним опять тишина. И так несколько раз. Но так наша коммуникация выглядит со стороны. Подлинная же сущность ее заключается в том, что мои вопросы воспринимаются человеком в яме не через уши, а,
