Падение великого фетишизма / Вера и наука

1

К сожалению, в литературе русских марксистов непонимание разницы между идеологией и психологией, между социальным по самому существу своему мышлением и индивидуальным сознанием еще очень распространено. В произведениях философской школы Бельтова-Ортодокса эти два понятия почти систематически отождествляются, «познание» и «сознание» то и дело замещают друг друга как точные синонимы (даже при цитировании других авторов, различающих эти понятия).

Смешение это как нельзя более характерно вообще для новейших индивидуалистических школ в философии, к числу которых принадлежит и школа Бельтова. Еще Спиноза строго отличал «идеи», модусы мышления, от ощущений и представлений, которые он относил к фактам из области «протяжения». Но уже, напр., Беркли употребляет термин «идеи» для обозначения элементов непосредственного опыта безразлично, а самый опыт понимает, как чисто индивидуальный. Последующие индивидуалисты, особенно «критическая» школа, в своих схоластических анализах и умозрениях, естественно, не отличали и не отделяли социального момента «мышления» от индивидуально-психических моментов: индивидуалист и социальное в своей душе воспринимает и понимает, как чисто индивидуальное.

2

Известное положение Сеченова — «мысль есть рефлекс, прерванный на двух третях» — не точно по своей терминологии, так как «мысль» означает здесь у Сеченова всякое представление и ощущение, вообще всякие «внутренние» психические акты. Но и по отношению к «мысли» в точном значении слова, формула, как очевидно из предыдущего, верна, если определить, какие именно рефлексы здесь «прерываются на двух третях». Тогда получается: мысль есть акт речи, задержанный на двух третях. — Последняя, недостающая треть здесь — мускульное сокращение, сопровождаемое звуком речи.

3

Я здесь имею в виду особенно Плеханова и его школу, которые самым ограничительным образом толкуют Марксовскую формулу — «бытие определяет собою мышление»: только «определяет», но отнюдь не «производит» — такова их позиция. Плеханов даже специально ведет в литературе войну против сторонников происхождения мышления из бытия, идеологии из производства: склонность к этой точке зрения составляет, для него, огромный грех, напр., И. Дицгена, ересь сближающую Дицгена с «г-ном Богдановым» (см. его ст. о Дицгене в «Сов. Мире» 1907, 8).

4

Читателей, не знакомых со сравнительной филологией, здесь надо предостеречь против слишком легкого сближения различных слов, представляющих те или иные сходства в звуках. Сходства нередко бывают очень случайные, и если наука связывает единством происхождения иногда очень несходные на вид слова, то это основывается всегда на точном исследовании промежуточных звеньев и точном приложении уже выработанных законов фонетики. Напр., путешественники указывали, что в перуанском языке слово «mark» не только по звукам, но и по значению сходно с древне-германским «Mark» (община); но самые языки принадлежат к очень различным семействам. Или, еще пример: Плеханов в одном политическом споре (см. его «Письма о тактике и бестактности») явно производил слово «тактика» от слова «такт»; между тем первое из них — греческое, и по ближайшему значению связано с военным делом, второе — латинское, и означает осязание, прикосновение.

5

Сравните с этим то, что говорит о смехе Щедрин, человек, который лучше всякого другого должен был понимать природу этого явления:

«Хохот сам по себе заключает так много зачатков плотоядности, что тяготение его к проявлениям чистого зверства представляется чем-то неизбежным, фаталистическим» («Дворянские мелодии»)

Словом «хохот» Щедрин здесь обозначает не простой веселый, но и не типичный сардонический смех, а нечто среднее между ними.

Со взглядом Нуарэ и Щедрина легко согласятся всякий, кто припомнит, как в цирке смеются «верхи», когда один клоун бьет другого.

6

В детстве мне случалось обучать товарищей плаванью и нырянию. Некоторым из них особенно трудно было научиться открывать глаза в воде: то особое напряжение, которого требовал от них этот акт в непривычных условиях, иррадировало на мышцы, открывающие рот, и туда наливалось, конечно, много воды…

7

Отсюда же — необходимость дополнять звуки речи указательными жестами и мимикой, как это наблюдается и теперь у племен, стоящих на низшей ступени развития. Путешественники прошлого века сообщали относительно некоторых племен Южной Африки, в том числе бушменов, что они даже не в состоянии как следует понять друг друга в темноте, когда лишены возможности пользоваться «оптическим» языком телодвижений. Эти указания цитирует такой осторожный исследователь, как Дж. Лёббок, и мне они кажутся вполне вероятными.

8

Мы, люди XX века, находимся всецело под влиянием той же «основной метафоры», когда говорим о «действиях» различных неживых «вещей» или «сил». Против нее именно ведут борьбу те позитивные школы нашего времени, которые стремятся разрушить «идею причинности». Но идея причинности никогда, конечно, не сводилась всецело к антропоморфизму «основной метафоры», хотя на первых стадиях своего развития и была глубоко им проникнута.