Я пулял бы, пулял бы каменьями
Прямо в лысины, у, твою мать,
Тем, кто вел страну к разорению
И народ заставлял голодать...
Слушатели песен Талькова могут обратить внимание на, казалось бы, немыслимое сочетание самой низовой народной лексики, взятой из жизни, и красивой сказки про народного Ивана-Царевича или же расстрелянного генерала, который думал о счастии народном. Сказка нужна была Талькову как противопоставление всей рушащейся жизни — без воодушевляющей легенды о русском рае мужик не поднимется против пусть даже самых враждебных ему властей. Не случайно все наши бунтари (Пугачев, Разин) или возили с собой «царей», или себя называли царями.
Вот и сегодня стихла реальная оппозиция, ибо нет никакого намека на новую легенду о русском рае. Кто ее придумает, за тем и пойдет народ. Вполне бы годилась и легенда о расстрелянном генерале, если бы она предвещала реальное возрождение народа и державы.
Листая старую тетрадь
Расстрелянного генерала,
Я тщетно силился понять,
Как ты смогла себя отдать
На растерзание вандалам.
Из мрачной глубины веков
Ты поднималась исполином,
Твой Петербург мирил врагов
Высокой доблестью полков
В век золотой Екатерины.
Россия...
Где же нынче высокая доблесть полков? И где былая имперская исполинская мощь? И как же мы умудрились вновь отдать себя на растерзание вандалам? Или сотня наших богатейших россиян на фоне нищей России и последних отбираемых у стариков льгот — это не растерзание? Пусть русский рай у Игоря Талькова немного музеен и обращен в прошлое, он служит основанием для протеста в настоящем. И более талантливого и яркого исполнителя песен социального русского протеста в России не было. Что-то заставило его пойти по такому опасному пути.
Вспомним его начало. Пусть и с превеликим трудом, но он пробивается на отечественную эстраду сначала как исполнитель, аранжировщик, затем уже и как автор лирических песен. И хороши же они были, и очень ко времени.
Ценою самоотреченья
И сердца — стертого до дна —
Души святое очищенье
Дается нам.
Ценою мук непроходящих.
Глухой тоски, ночей без сна —
Любви мгновенья настоящей
Даются нам.
Даже в любовной лирике он пытался соединить порывы личности с познанием божественного. Его эволюция от комсомольского юноши, влюбленного в Ленина и его идеи, готового ехать сражаться в Чили или еще куда-нибудь, где требовались борцы за справедливость, к человеку сомневающемуся, углубленному в себя, пытающемуся понять себя как неповторимую личность — это первый этап его творчества. Он сам вспоминает с умилением мечты своего детства в песне «Страна детства»:
Пухом выстлана земля
У истоков наших лет,
И не скошены поля,
И безоблачен рассвет
У истоков наших лет,
У истоков наших лет...
Но проходит безоблачная пора жизни, и подростку уже хочется себя проявить, чем-то удивить, доказать свою самобытность. Начинается борьба за право на свое существование. Пора «Примерного мальчика» и «Спасательного круга».
На этом периоде и хотели бы его остановить и опытные расчетливые шоумены, и даже многие его поклонники. Вечная проблема отцов и детей, вечный бунт против положенных правил, и все в рамках перестроечной политики. Не случайно ведущий телепрограммы «Взгляд» Владислав Листьев так уговаривал Игоря Талькова исполнить на концерте передачи лишь «Примерного мальчика». Вот куда надо было перестраиваться всей молодежи, куда и сегодня затягивают ее искусители из наркотического шоу- бизнеса:
Читал я правильные книги,
Как образцовый пионер.
Учителя меня любили
И приводили всем в пример.
Ну как же всем им плохо стало,
А завуч просто занемог,
Когда я в руки взял гитару
И начал шпарить в стиле рок...
Вот и прекрасно, шпарьте, ребятки, самый буйный рок, балуйтесь травкой, это и есть ваша самостоятельная жизнь. А мы уж займемся всем остальным — от нефти до земли. Даже финал песни соответствовал позиции «взглядовцев»:
Иду себе своей дорогой
И, как за флаг, держусь за мысль,
Что нет мудрее педагога,
Чем наша собственная жизнь.
Вот и иди каждый своей неповторимой дорогой, плутай себе в джунглях, хочешь — Кастанеды45, хочешь — Фрейда. Главное, чтобы это неповторимое «я» не стремилось перерасти в народное «мы». Он верил августу 1991 года46, верил победившим демократам, но быстро увидел, что народ-то оставлен по- прежнему на обочине, что идет разграбление всего государства. За три часа до смерти его интервьюиро вала журналистка:
«— Игорь, конкретно, вы на чьей стороне?