взаимоотношения с клиентами и партнерами. А теперь представь, что способ пощупать всё же найден? Да взять хоть их же расписки! И вот сегодня единичная часть моего предприятия в виде такой расписки стоит десять лотридоров, завтра, если дела пошли хорошо – пятнадцать, двадцать, пятьдесят. Дела идут все лучше и лучше, под обеспечение этих долей те же Сальвиари начинают давать займы. Стоимость торгового дома «Гровель и Гровель» растет как на дрожжах. Любой, кто захочет быстро разбогатеть, предпочтет не вкалывать в поле от зари до зари, а пойти и купить долю в торговом доме – ведь всем известно, что стоимость её постоянно растет, да?
- Я бы пошел, - согласился Бродерик.
- И я бы пошел, - поддержал его Гровель. – Но так мы создаем товар, на который есть постоянный спрос по любой цене. И чтобы товар не начал дешеветь, мы должны ограничить его количество. Их, эти доли, начинают перепродавать друг другу. Наступает ажиотаж вокруг этого товара – он нужен всем! И стоимость долей растет лавинообразно. Если сегодня у меня двадцать долей по двадцать монет, то, стало быть, я могу рассчитывать на четыреста лотридоров. Но завтра эти доли будут оцениваться уже по тридцать монет. И состояние мое вырастет до шестисот. Я стал богаче на треть, а вот как изменилось состояние самого предприятия? За один день – никак. Так какое отношение моя доля имеет к самому предприятию? Никакого! И стоимость её фиктивна! В конце концов, цена не может расти бесконечно, и у людей наступает отрезвление – а не слишком ли дорого мы оценили эти доли? И люди начинают от них избавляться, а наш товар начинает дешеветь. Почти с той же скоростью, с которой дорожал. А может, и ещё быстрее, потому что держателей долей охватывает паника!
Но мы-то для обеспечения деятельности торгового дома набрали займов у тех же Сальвиари под залог своих долей, за живые деньги закупили товары, построили склады, произвели множество трат, в этих тратах ориентируясь на стоимость нашего торгового дома, исчисленную на основании текущей цены единичной доли, а она стала падать. Как возвращать долг? Продавать те доли, что оставались в наших руках! Но, чем больше ты их продаешь, тем дешевле они становятся! А кто же скупает эти никому не нужные расписки? Не тот, кто надеялся быстро разбогатеть! А всё те же ростовщики. И не заметишь, как хозяином нашего торгового дома стали Ротсворд и Езеф. А тебя вышвыривают за ненадобностью. Я в такую игру играть не желаю. Жалко только, что свои мысли я успел раскрыть перед Сальвиари.
- Но ведь найдутся другие?
- Мир не без дураков, обязательно найдутся. Но это их забота.
- Получается, что если механизм запущен, противостоять ему уже невозможно?
- Никак, - Гровель сделал ещё один глоток из фляжки, - ведь любой человек желает разбогатеть, и когда ему предложат реальный способ это сделать быстро и без особых усилий, не многие найдут в себе силы отказаться. Помяни моё слово, Езеф и Сальвиари никогда не забудут столь плодотворной идеи. Уже в этом году найдут какого-нибудь купчишку, который польстится на их предложения.
- А что там про карусель, с которой нужно вовремя соскочить? – очередной вопрос Бродерика вызвал замешательство Гровеля, но, вспомнив начало разговора среди болот, он хмыкнул и ответил:
- Нужно понять, что в твоем деле наступил качественный перелом – оно перестало приносить доход, оно потребляет всё больше средств, чтобы просто существовать. И вот тогда нужно либо отсечь и продать его наименее работоспособные части, либо избавится от него целиком. Но понимающих этот важный момент очень немного – всегда кажется, что наступили временные трудности, что стоит чуть-чуть поднажать и всё станет как было. Но так не станет! Если построить слишком большой корабль, он будет неповоротлив, тяжел и неуправляем, в конце концов, он просто сломается пополам на волне, и никакие дополнительные мачты и весла, равно как и смена команды во главе со шкипером ему не помогут: он просто слишком велик. И когда…
Гровель замер на полуслове, отвлеченный громкой суетой за спиной. Собеседники одновременно повернулись в седлах, и взорам их предстала уже знакомая картина: барон Радульф, прямо на крупе испуганной лошади отплясывал тот же танец, который пытался освоить Бродерик на берегу безымянной речки. С совершенно теми же внешними эффектами: и яркий свет, рассыпающийся на отдельные блестки, и удушливый запах серы, и нечеловеческой силы вой, от которого закладывало уши.
Гровель раздраженно отвернулся, прикрывая глаза костлявой ладонью, а Бродерик, напротив, весь подался вперед, глаза его заблестели, и губы растянулись в хищной усмешке.
Вокруг Радульфа образовался круг пустоты – оруженосцы, уже имевшие возможность видеть подобное представление, чуть отъехав в стороны, невозмутимо сидели в сёдлах, оружие обнажил лишь Эмиль, да и то больше по привычке, чем ожидая реальной опасности.
- Эмиль, - Бродерик пружинисто спрыгнул на землю, - помоги мне!
Вдвоём они стащили бьющееся в конвульсиях тело несчастного барона с лошади, вынесли его с дороги и опустили в густую траву.
- Сработало, - довольно осклабился Бродерик, поднимаясь с колен. – Теперь главное - успеть показать Бешенного королю, пока колдун не явился за ним во второй раз. Отдохнем немного, пока этот несчастный в себя приходит. До столицы уже недалеко, и если Хильдерик не отправился на очередную охоту, мы должны успеть это сделать.
Когда Радульф пришел в себя, все уже успели перекусить, а некоторые, особенно расторопные, в числе которых оказались Бродерик и Эмиль, даже немного вздремнуть. Гровель всё это время хмуро просидел на одном месте.
- Ну что, Радульф, тяжело? – ядовито спросил Бродерик, вынимая кляп из баронского рта. – Не шипи, меня этим не испугаешь. Яблоко хочешь?
Барон молчал. По его подбородку текла нитка жидкой слюны, он всё ещё тяжело дышал, а тело его сотрясала крупная дрожь.
- На вот, - по-крестьянски обтерев плод полой рубахи, Бродерик протянул обещанное яблоко пленнику. – Не мучь себя голодом. Сегодня к ночи уже в Мериде будем. Кушай, Радульф.
Хорст вторую ночь сидел перед открытым настежь окном и пялился в усыпанное звездами небо, тщетно силился отыскать в их замысловатых узорах ответы на терзавшие его мысли. Собственно, мыслей было немного: всего две – что делать дальше со свалившимся на него торговым домом «Гровель и Гровель», и как вновь увидеть прекрасную дочь коннетабля? Эти мысли причудливо переплетались, иногда затмевая друг друга, иногда отступая на задний план, испуганные каким-нибудь ночным звуком вроде колотушки уличного обходчика, но неминуемо возвращались, не позволяя Хорсту ни на минуту сомкнуть покрасневших глаз.
Очередной шум в ночи в который раз прогнал назойливые думы, тем более, что, кажется, в этот раз он раздался во дворе купеческого дома. Послышались голоса – еле внятный бубнеж разбуженного Хавьера, и ровный, требовательный, уверенный в своем праве рык, показавшийся Хорсту очень знакомым. Он меланхолично выслушал короткий диалог, в котором не разобрал ни слова, пропустил мимо ушей звук смачной оплеухи и последовавшие за ним топот и скрип ворот, поглощенный образом юной герцогини, и вновь обратил внимание на происходящие в доме события только когда за дверью раздались звуки чьей-то мощной поступи.
Кто-то постучал в дверь, и Хорст, тяжело выныривая из своих грёз, мрачно посоветовал посетителю:
- Пошли вон!
- Ага, сейчас, - из-за двери донесся смешок, а следом за ним произошло сразу несколько событий: во- первых, дверь непостижимым образом открылась. Как-то вся сразу, так, чтобы уже не закрываться – она упала на пол у противоположной от проема стены комнаты. Во-вторых, вынесший дверь удар, от которого дрогнули стены – от кровли до фундамента, оказался оглушающее громок: скорее всего, он разбудил всех вокруг – не только домочадцев, но и соседей, вызвав в Хорсте мгновенную вспышку яростного раздражения. А в-третьих, и именно это не позволило Хорсту броситься по привычке на нарушителя спокойствия с кулаками – на пороге возникла ухмыляющаяся рожа… самого Хорста!
- Будь здоров, купчина! – весело прорычал вошедший, бесцеремонно усаживаясь на расстеленную кровать.
Хорст беззвучно открыл рот – он, прежде владевший телом, вольготно расположившимся на белой перине, никогда не представлял себе насколько оно большое. Если бы в детстве, наслушавшись бабкиных
