большой и чистой любви к Цинтии, этой кетчиканской и/или горновоенной лапочке? Хватит, быстро в Биг Сур, только не забудь виски. Я хочу виски!
-- Не хочешь ли ты кинуть в огонь полено? -- спросил Ли Меллон. -- Я думаю, лишнее полено ему не повредит. А ты как думаешь?
Я смотрел на огонь. Я думал об огне. Наверное, я думал об огне слишком долго. Биг Сур тому способствует.
-- Да, пожалуй, -- сказал я, дополз до другого конца будки, потом через дыру в кухонной стене выбрался наружу и вытянул из связки полено.
Полено оказалось сырым, и один его конец кишел жучками. Через дырку в кухонной стене я заполз обратно и сунул полено в камин.
Жучки помчались к самому краю полена, а я долбанулся головой о потолок.
-- Скоро привыкнешь, -- сказал Ли Меллон, указывая на потолок, который был 5 футов и 1 дюйм высотой. Жучки остались на полене, и сквозь огонь глядят на нас.
Да... да, потолок. Потолок -- вина Ли Меллона. Известная история. Три бутылки джина, и они строят будку прямо в склоне горы, так что одна стена получается земляной. Потом в породе выдалбливается камин и выкладывается собранными на берегу камнями.
Был жаркий день, когда они строили эти стены; три бутылки джина; Ли Меллон все время прикладывается к одной; другой парень, из тех, кто двинулся на религии, тоже прикладывается. Конечно, это был его джин, его земля, его материалы, его мать, его наследство, и Ли Меллон сказал:
-- Хватит копать, траншея получается слишком длинной. Я командую отбой.
Теперь картина проясняется. Главное -- эти три слова. Я командую отбой. Тот парень сказал 'ладно', потому что двинулся на религии. Солнце, джин, голубое небо, блики с поверхности океана отражаются в пустой голове:
Вообще-то, забавно смотреть, как люди лупятся головой о потолок. И сколько бы здесь ни прожил, привыкнуть к такому потолку невозможно. Это за пределами человеческого разума и координации. Разве что научишься двигаться как можно медленнее, сведя таким образом шок от удара к локальному минимуму. Тут должен быть какой-то физический закон. С красивым названием, как у бутылки.
Ли Меллон сидел на замусоленном коврике из оленьей шкуры, прислонившись спиной к дощатой стене. Сейчас очень важно правильно понять различие между стенами этого сооружения, поскольку они сделаны из совершенно разных по надежности материалов.
Есть стена из земли -- со стороны горы, есть стена из дерева, стена из стекла и стена из ничего, просто часть пространства, смыкающаяся внизу с узкой балкой, которая, огибая дугой лягушачий пруд, соединяется дальше с чем-то вроде палубы, неустойчиво, словно аэроплан Первой Мировой войны, нависшей над ущельем.
Ли Меллон сидел, прислонившись к деревянной стене -- единственной стене, к которой можно было без риска прислоняться. За все время жизни в Биг Суре я знал только одного человека, прислонившегося к стеклянной стене. Это была девушка, обожавшая разгуливать голышом; мы отвезли ее в Монтерей в больницу, и пока ее там сшивали обратно, заехали в магазин и купили новый кусок стекла.
Еще я помню некую личность, которая, прислонившись к земляной стене, вовсю издевалась над Уильямом Карлосом Уильямсом[14] -- до тех пор, пока вдруг не раздался громкий гул, потом треск, и часть горы не завалила личность по самое горло.
Личность, которая была на самом деле молодым поэтом-классиком, только что выпущенным из Нью- Йоркского университета, заверещала и запросилась на свободу. К счастью, обвал остановился, и мы быстро его откопали. С тех пор он не произнес ни одного дурного слова об Уильяме Карлосе Уильямсе. На следующий день он кинулся лихорадочно перечитывать 'Путешествие к Любви'.
Я не раз видел, как люди прислонялись к стене, которая была ничем иным, как частью пространства, и тут же падали в лягушачий пруд. И всякий раз случившееся подтверждало, что дух человеческий силен, несмотря на слабое, как у зайца, тело.
Единственной стеной в этом доме, к которой можно было надежно прислониться, была деревянная -- к ней Ли Меллон и прислонялся, сидя на потертом оленьем коврике. Вид у коврика был такой, словно его не дубили, а содрав с оленя шкуру, натерли чесноком и сунули на неделю в не слишком горячую печку, поэтому... м-да.
Ли Меллон осторожно крутил сигарету. Привычка сидеть, прислонившись к деревянной стене -- на самом деле единственное качество Ли Меллона, имеющее отношение к осторожности.
Я прошел сквозь стену, которая была ничем иным, как частью пространства, встал на узкую балку и стал глядеть на лягушачий пруд. С нами оставался еще кусок дня, поэтому пока было тихо, но через несколько часов пруд превратится в инквизиторскую пытку. Аутодафе в Биг Суре. Лягушки в рясах с черными факелами -- КВАК! КВАК! КВАК! КВАК!
Лягушки начинаются вместе с сумерками и продолжаются всю ночь, будь они прокляты. Лягушки, размером с четвертак. Сотни, тысячи, миллионы, световые годы лягушек в этом крошечном пруду были способны создать такой шум, что очищали душу от скверны не хуже инквизиторских костров.
Ли Меллон встал рядом со мной на балку.
-- Скоро стемнеет, -- сказал он. Он, не отрываясь, смотрел на пруд. Пруд казался зеленым и безобидным. -- Был бы динамит, -- сказал Ли Меллон.
Преломление хлеба в Биг Суре
Обед этим вечером был так себе. А каким он мог быть, если мы докатились до пищи, от которой отворачивались даже коты. Ни на что другое у нас не было ни денег, ни перспективы их добыть. Но мы держались.
Четыре или пять дней мы ждали, когда кто-нибудь появится и принесет поесть: бродяги, друзья -- неважно. Но странная неодолимая сила, затаскивавшая людей в Биг Сур, в эти дни отдыхала.
Щелкнул выключатель, и свет Биг Сура погас. Печально. Хилое движение по Первой трассе никуда, конечно, не делось, но у нас никто не останавливался. Их или тормозило раньше, или проносило мимо.
Я знал, что умру, если съем еще хоть одного моллюска. Если моллюск вдруг случайно окажется у меня во рту, моя душа выдавится из тела, как зубная паста из тюбика, и размажется по вселенной.
Утром у нас еще была слабая надежда, но она быстро растаяла. И тогда Ли Меллон отправился на охоту -- на плато, где стоял старый дом. Нельзя сказать, чтобы он был плохим стрелком -- нет, он просто слишком увлекался. К старому дому иногда слетались голуби, а у родника, где несколько лет назад умер старик, попадались куропатки. Ли Меллон взял с собой последние пять патронов 22-го калибра. Я принялся убеждать его, что хватит трех. Дискуссия на эту тему оказалась короткой.
-- Оставь две штуки, -- сказал я.
-- Я хочу жрать, -- сказал он.
-- Войдешь в раж и все расстреляешь, -- сказал я.
-- Я буду есть сегодня куропатку, -- сказал Ли Меллон, -- голубя, зайца, оленя или свиную отбивную. Я хочу жрать.
Патроны для 30:30 кончились две недели назад, и с тех пор каждый вечер к нам с гор спускались олени. Иногда их было двадцать или тридцать штук: жирных и наглых, но для винчестера у нас не осталось
